толстые свитера. Кошка Элизабет по кличке Хуммель вскарабкалась ко мне на колени. Кошки меня любили, у меня же была аллергия на кошачью шерсть.
Как всегда, приходя к Элизабет в гости, я огляделась вокруг и со вздохом произнесла:
— Как жаль, что ты так мало занимаешься обустройством земли вокруг дома — апчхи!
— Я знаю, — ответила Элизабет. — Но у нас нет для этого ни денег, ни времени, ты же знаешь.
После этой фразы мы сразу подошли к теме моего визита.
— Да, милые денежки, — сказала я, шмыгнув носом, и сделала большой глоток кофе. — Представь себе, кое-кто предлагает тебе миллион. На что бы ты согласилась ради этого?
— На неприлично многое, — не раздумывая, ответила Элизабет. — Даже спать со своим шефом.
— Элизабет, но у тебя же не шеф, а шефиня, — напомнила я ей.
— Я помню, — произнесла она. — Но ради миллиона я смогла бы закрыть на это глаза.
Я почувствовала облегчение. Собственно, где-то в глубине души я опасалась, что Элизабет начнет читать мораль и доведет меня до того, что я стану чувствовать себя очень скверно.
— А согласилась бы ты — апчхи! — поменять своего мужа на его брата? — спросила я. — Только предположим. Я помню, что у тебя нет мужа. Но если бы он был, а у него был бы брат? — Я чихнула три раза подряд.
— Однозначно, — сказала Элизабет. — Рано или поздно я поменяла бы любого мужчину на его брата, даже не требуя за это ни цента.
— Да, но предположим, ты действительно очень крепко любишь своего мужа, — возразила я. — И предположим, жена его брата — как раз его тип женщины. Выглядит словно Дженнифер Энистон. И кроме того, дипломированный экономист, так же как и он. Разве у тебя не возникло бы сомнений в том, чтобы дать им возможность остаться наедине? Апчхи!
Элизабет не стала отвечать на этот вопрос так же быстро, как на предыдущие.
— Слушай, еще довольно рано для того, чтобы вести такие философские беседы, тебе не кажется? Почему ты выглядишь так странно, Оливия? Что-нибудь не в порядке? Ты, кажется, вот-вот расплачешься.
— Это всего лишь аллергия, — соврала я.
Я и вправду была близка к тому, чтобы разреветься.
Элизабет знала меня очень хорошо и, положив руку мне на плечо, мягко попросила:
— Рассказывай.
И я рассказала ей все. Про Фрица и его старых друзей. Об огромных деньгах и о том, сколько проблем можно было бы решить с их помощью. О частных детективах и контроле телефонных счетов. Сначала Элизабет мне не поверила, даже подумала, что я перепутала первое мая и первое апреля. Но постепенно до нее дошло, что я говорю чистую правду. (С этого момента мы приступили к апельсиновому ликеру всерьез.)
— Старый сумасшедший скряга, — произнесла она, но не без доли удивления в голосе. — Как же может быть богат один человек!
Я кивнула:
— Он всегда имел очень хороший доход и умел вкладывать деньги в выгодные инвестиции. Апчхи.
— Я нахожу, что это весьма оригинальный способ распорядиться наследством и поделить его, — заметила Элизабет. — Сбрось ты с коленей эту кошку. Твой насморк становится нестерпимым.
Но кошка крепко вцепилась коготками в мои коленки. Ей было ну очень уютно.
— Апчхи, — сказала я.
— Все сказанное тобой звучит очень весело, если бы не было на самом деле очень грустно, — произнесла Элизабет. — А Оливер — это тот самый корреспондент, который все время берет телеинтервью у разных пожарных по фамилии Ковальский?
— Он берет интервью не только у пожарных, — принялась я защищать Оливера. — Он готовит репортажи — апчхи! — обо всем, о чем можно. Просто так получается, что здесь, в наших краях, он попадает главным образом на пожары. А фамилия Ковальский широко распространена среди пожарных.
— Но ты, во всяком случае, нормально к нему относишься. В чем проблема?
— Проблема не в Оливере, а в Эвелин, — сказала я и снова принялась бороться со слезами, — Она такая умная и элегантная, и манерная…
— Ты тоже очень симпатичная, — резко ответила Элизабет.
Я покачала головой:
— Нет. Я такая же, как наш диван.
Я досконально описала наш гостевой диван. А затем описала диванчик в кабинете Элизабет, на котором предстояло мне спать.
— Мы вообще как два полюса, — всхлипнула я. — Эвелин — шикарная дизайнерская модель, которую можно выставлять в музее, а я — старая полуразвалившаяся софа, на которой никто и спать-то не захочет. Апчхи! Как же, будет Штефан таким дураком, чтобы думать о такой старой, дряхлой вещи!
— Если он тебя любит, то будет, — энергично возразила Элизабет.
— Ты думаешь? — Я понемногу начала успокаиваться.
Да, похоже, я сильно себя накрутила. В конце концов, мы были женаты десять лет, можно сказать, уже породнились друг с другом. А сравнение со старой софой было совсем неуместно. Нельзя ценить себя так низко. Апчхи!
Но Элизабет добавила столь же энергично:
— А уж если он выберет Эвелин, то тебе все равно достанутся деньги. И его брат! Итак, я бы в любом случае приняла в этом участие.
Ну, принимать другое решение сейчас в любом случае было поздно. «Кто сказал „а“ должен сказать и „б“» — любила повторять моя приемная мать.
Несмотря на то что я всеми силами старалась оттянуть наступление вечера и прощание со Штефаном, вечер наступил очень быстро. Ровно в семнадцать часов Эвелин и Оливер подъехали на двух машинах: на «Z4» и на второй старенькой машинке, почти раритетном «ситроене». Эта старая развалина шумела, как несколько мусоровозов. Когда я увидела багаж Эвелин, то поняла, почему навороченный «Z4» выступал сегодня лишь в качестве эскорта. В него определенно не смог бы поместиться здоровенный шестисекционный чемодан, а вдобавок еще огромная косметичка, размеры которой позволяли предположить, что в нее упаковано по меньшей мере постельное белье Эвелин. Я и представить себе не могла, что Эвелин относится к числу путешественников, которых обычно называют «Никуда-не-еду-без- моего-торшера».
Пока Оливер и Штефан выгружали ее вещи и носили в дом, Эвелин стояла рядом с машиной и с кислой миной осматривала руины, в которых ей предстояло поселиться.
— Каждый раз здесь становится все ужаснее, — произнесла она.
— Снаружи еще ничего, — ответила я.
Приехав сюда, я первым делом насажала по всему периметру здания дикие вьюны, чтобы хоть как-то приукрасить фасад. Эти растения замечательны тем, что большую часть года зелены и разрастаются очень быстро. Конечно, зимой они выглядят не очень эстетично, но сейчас на дворе был май. И Эвелин вряд ли могла себе представить, что на самом деле с домом все обстоит намного хуже.
— Один вид входной двери вызывает прыщи, — сказала она.
Я грустно посмотрела на ее безупречную кожу. И заметила в нескольких местах следы грима. Это было что-то новое. Но может быть, и у меня постоянно вскакивали прыщики на лице, потому что я часто смотрела на эту дверь. Вид у нее был действительно удручающий: невообразимая комбинация стекла и дерева, с налетом семидесятилетней старины и массой следов, начиная с отверстий для висевшего когда-то здесь почтового ящика и кончая царапинами от кошачьих когтей.
— А от ступенек у меня скоро случится расстройство пищеварения, — весьма неучтиво продолжала Эвелин. — Я не знала, что здесь та же проблема цвета, что и на вилле у Фрица.
К сожалению, это имело место быть: зеленый, коричневый, желтый, голубой. Лестница, ведущая в дом, чем-то напоминала церковную лестницу. Причем не в самой обустроенной и ухоженной церкви.
