— Точно! — захохотал Итон.
Он помог мне подняться по лестнице, и мы оба решили, что нет ничего смешнее, чем Джеффри и Сондрина в скверном расположении духа. Решив ковать железо, пока горячо, я попросила у Итона прощения за испорченный День святого Валентина. Он велел мне не говорить глупостей, потому что я ничего не испортила.
— Сондрина бы с тобой не согласилась.
Итон пожал плечами и открыл дверь.
— Сондрина переживет. Они оба переживут.
Надо же, он назвал Джеффри и Сондрину «они». А Итон и я, пусть даже лишь на то время, которое осталось до родов, — это «мы». Пока он вел меня по коридору в комнату, я думала о том, как приятно, что мы — это «мы». Когда он зажег свет, я увидела неразобранную кровать и… обертку от презерватива на ночном столике. Ясно, чем они тут занимались перед ужином. Итон выглядел смущенным и предложил мне полежать на кушетке, пока он поменяет постельное белье. И мне вдруг очень захотелось его обнять, поцеловать и сказать, как сильно я его люблю.
Но я просто вышла из спальни и села на кушетку, чувствуя одновременно тревогу и возбуждение оттого, что снова буду спать рядом с Итоном. Я никак не могла успокоиться, даже когда напомнила себе, что волнение обычно ведет к стрессу, а стресс, по словам Джеффри, может вызвать роды. Пару минут спустя Итон появился передо мной в футболке и семейных трусах. Я не удержалась и взглянула на его ноги. Они были такие же, как всегда, с тонкими икрами, покрытые светлым пушком, но сейчас они выглядели невероятно привлекательно.
— Все готово, — сказал Итон. — Хочешь переодеться в пижаму?
Я сказала, что ни одна из моих старых пижам на меня не налезет. Последние несколько недель дома у Джеффри я спала обнаженной, но сейчас это явно было неуместно.
— Хочешь надеть что-нибудь из моего? — спросил Итон.
Я согласилась, пусть даже и засомневалась, что его вещи мне подойдут. Итон был ненамного крупнее меня. Он притащил клетчатую фланелевую пижаму и протянул ее мне:
— Вот… примерь.
Я взяла ее и сказала, что переоденусь в ванной.
— Ладно. Только быстрее. Тебе нужно лежать.
Я кивнула и ответила, что мигом вернусь, потом пошла в ванную, разделась и встала боком перед зеркалом. Живот у меня был огромный. Такой огромный, что нельзя было увидеть пальцы ног, не наклонившись. Я помолилась, чтобы за оставшиеся несколько недель он вырос еще. Чем больше — тем лучше. Я сходила в туалет, а потом, затаив дыхание, взглянула в унитаз. Слава Богу, крови не было.
Быстро почистила зубы, умылась холодной водой и натянула мягкую, застиранную пижаму, спустив резинку штанов ниже пупка. Пижама подошла — только-только. Я понюхала рукав, надеясь ощутить аромат одеколона, но почуяла только запах стирального порошка.
Когда я вернулась в спальню, Итон уже поменял белье, совсем как в отеле.
— Забирайся, — велел он, взбивая подушку кулаком.
Я скользнула под одеяло и спросила, когда он ляжет.
Он ответил, что скоро — вот только почистит зубы, ну и сделает еще кое-что. Я задумалась, не собирается ли Итон в том числе позвонить Сондрине.
Если он ей и звонил, то их разговор не продлился долго, потому что уже через несколько минут Итон вернулся, выключил свет и лег рядом со мной. Мне очень захотелось к нему прикоснуться, и я подумала, не нащупать ли его руку под одеялом. Но как только решила, что не стоит, он сам потянулся ко мне и быстро поцеловал в уголок губ. От него пахло зубной пастой, щека у меня стала мокрая. Я дотронулась до нее рукой, а Итон сказал:
— Я так рад, что с твоими малышами все в порядке. Слава Богу, что ты здесь.
— Я тоже рада, Итон. Спасибо.
Я крепко зажмурилась, чтобы не видеть ничего вокруг, и представила себе, будто мы с Итоном по-настоящему вместе, что мы — это «мы», почти что настоящая семья.
На следующее утро я проснулась от телефонного звонка. Моя первая мысль была: «Надеюсь, что это не Джеффри». А вторая: «Я люблю Итона». Значит, мое чувство не просто иллюзия, рожденная близкой опасностью. Постель заколыхалась — Итон потянулся к телефону. Я услышала французский акцент на другом конце провода и подумала, что, наверное, Сондрина спрашивает, где я сплю, потому что Итон ответил: «Здесь».
Ревнивые звонки на рассвете были моим обычным маневром в прошлом, и я поклялась про себя, что никогда впредь не буду так поступать, каковы бы ни были обстоятельства. Это очень некрасиво и эгоистично. Итон отреагировал именно так, как и следовало, — со сдержанным неодобрением. Я притворилась спящей, а он встал, ушел с трубкой в коридор и яростным шепотом приказал Сондрине не говорить глупости.
— Ты что, вчера не поняла, как это серьезно? — спросил он. — О чем ты думаешь? Нет. Нет! Мы просто друзья, Сондрина… Она не хочет жить там… Не знаю… может быть, ты сама у нее спросишь?
Разговор длился в том же духе еще некоторое время, а потом Итон сказал, что ему пора идти. Я приоткрыла один глаз и увидела его на пороге. Растрепанные волосы у него стояли торчком, как у ирокеза. Я спросила, все ли в порядке.
— Да, — сказал Итон, но он явно нервничал, когда подошел к шкафу и вытащил джинсы и полосатый свитер.
— Сондрина злится, что я здесь? — спросила я.
— Нет, все нормально, — солгал он. — Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо. Но мне надо в туалет.
Итон тревожно кивнул. Он понимал, что мне нужно сделать на самом деле — проверить, нет ли крови, и потому сел на край кровати и подождал. Я вернулась с хорошими вестями:
— Все отлично! — Я подняла большой палец.
Он улыбнулся и велел мне ложиться. Я легла.
— А теперь, — спросил Итон, — что приготовить тебе на завтрак?
Я не хотела доставлять ему еще больше хлопот, чем было до сих пор, и потому сказала, что съем, как обычно, овсянки, хотя на самом деле мне очень хотелось яичницу.
— Ладно, — сказал Итон. — Сейчас вернусь.
Когда он ушел, я стала читать свою книжку «Если у вас двойня», которую предусмотрительно положила рядом с кроватью уже давным-давно. Я изучила график, на котором было изображено созревание плода, и узнала, что в настоящий момент головки у моих малышей размером примерно с лимон. На тридцать шестой неделе они достигнут размеров грейпфрута, если все пойдет по плану. Я сказала себе, что так оно непременно и будет.
Итон вернулся с деревянным подносом. На нем была яичница, нарезанные помидоры и тост — все красиво разложено и украшено петрушкой.
— Я решил временно забыть об овсянке. Тебе нужны протеины.
Я села и выпрямила ноги, а он поставил на них поднос — насколько позволял живот, довольно далеко от меня. И опустился рядом на кровать.
— Спасибо, — сказала я. — А где твой завтрак?
— Я не голоден, — отозвался он. — Просто составлю тебе компанию.
Я улыбнулась и поддела на вилку кусочек яичницы.
