молитвы. Мы с ним люди простые, старые... – Он вздохнул. – Думаю, я имею право передать вам конкордат... Это ведь мне решать, верно? – Он развел руками. – Голландец, который пришел тогда на север вместе со мной, он давно ушел. Как растворился. А вот Саймон... – Он пожал плечами.
– Так Саймон жив? Вы это точно знаете?
– О, да, да, конечно. Саймон все еще жив. И маленький Сальваторе – тоже. – На морщинистом лице заиграла лукавая улыбка. – Все стали большими людьми, – загадочно добавил он.
– Так почему бы не сказать мне все? – взмолился я. Голос дрожал не только от волнения, но и холода, я страшно замерз на ветру. – Кто был этот Саймон? Кто он сейчас, черт побери?
– Если не отдам бумаги вам, они могут потеряться уже навсегда. Мы с Падраком умрем, конкордат пролежит в нашем хранилище, ну, может, еще век или два. Но если я отдам его вам... Скажите, вы можете оказать Церкви и мне одну услугу?
– Какую именно?
– Я отдам вам конкордат Борджиа при условии, что вы заберете, а потом доставите его... Обещаете?
– Доставить куда? Кому?
– Как кому? Саймону, разумеется! Ведь он принадлежал ему во время войны. Отвезете его Саймону, ради меня.
– Тогда вам придется сказать, куда...
– Конечно. Кому и куда.
– Вы обманываете меня, брат Лео.
– Разве?
– Все вы были убийцами. Все до одного.
– А я думал, что достаточно убедительно объяснил вам все обстоятельства. Война, все это безумие...
– Ну вот, опять.
– Я здесь ни при чем. Другие. Может, и остались люди. Так пусть сами за себя отвечают.
– Так вы скажете мне, кто такой Саймон?
– Да. Все в свое время. – Он долго и пристально смотрел мне прямо в глаза. – Кто-то убивает до сих пор, – пробормотал он. – Убивает во имя Церкви. Ах, мистер Дрискил, тяжкие грехи не дают мне покоя. – Он замер, стоял неподвижно несколько секунд, они показались мне вечностью. – Все еще убивает ради спасения Церкви. Но Робби Хейвуд? И ваша сестра?... – Лицо его как-то сразу помрачнело, даже осунулось. – Бог ты мой, – тихо добавил он. – Я давно уже ничего не понимаю...
Я пытался сохранять хотя бы внешнее спокойствие. Не хотел пугать несчастного одинокого старика. Но меня мучило нетерпение. Скоро я получу ответы сразу на несколько мучивших меня вопросов. Саймон жив. Я узнаю настоящее его имя, узнаю, где он... Все зависит теперь от брата Лео.
Я промок до костей, спускаясь с крутого горного склона по еле заметной тропинке, то и дело оскальзываясь на мокрых камнях, цепляясь, вместо перил, за какие-то стебли. До этого я побывал в двух монастырях, но здесь все было по-другому. Там повсюду красовались лужайки с ровно подстриженным ярким газоном, ряды цветущих живых изгородей. Непременная купальня для птиц, нежно зовущий колокол. До сих пор я знал только такие монастыри. Мир, покой, все условия для тихих раздумий. Не более того.
Мы спустились лишь наполовину, как вдруг тучи с моря затянули все небо над головой, кругом потемнело и хлынул ливень. Лео обернулся ко мне, по лицу его бежали струйки воды. Прокричал нечто вроде «погода в этих местах меняется каждую минуту», но я толком не расслышал и молча последовал за ним. Вниз, вниз, по острым камням, продираясь сквозь колючий кустарник, и вот мы оказались на плотно утоптанной полоске песка, не видной сверху. Передо мной открылось подобие небольшой бухты, вход в которую сторожили два огромных валуна, поднимающихся из воды ярдах в пятидесяти от нас. Валы с грохотом разбивались об эти камни, а потом, уже усмиренные, с тихим шипением пены лизали песок. Брат Лео сделал знак следовать за ним, я повиновался, и оба мы зашагали по плотному, как бетонное покрытие, песку и вскоре вышли на тропинку, вьющуюся меж скал.
– Пещера, – сказал мой спутник и указал рукой.
Мы стояли у входа в пещеру. Лео достал из кармана штанов маленькую курительную трубку, извлек оттуда же старый клеенчатый кисет, выскреб из него несколько крошек табака, набил трубку, закурил, выпустил кольцо дыма и с довольным видом потер руки. Внизу, в нескольких футах от нас, бушевала стихия. Лео сказал, что все скалы в этих краях пронизаны такими вот пещерами и они являются частью монастыря, в них, как дикие пчелы в ульях, издавна селились монахи-отшельники. Строить кельи из камня считалось непозволительной роскошью. И вот со временем ряд пещер, в том числе и та, возле которой мы стояли, стали неотъемлемой частью монастыря. Но он хотел показать мне именно эту.
Отсюда, сказал он, из этой пещеры, ведет потайной ход в помещение, где в специальных контейнерах и хранятся секретные документы. Именно там и находятся владения архивариуса брата Падрака.
– Сможете самостоятельно найти это место? – спросил он, грея о трубку ладони. – Сможете спуститься с этой горы на рассвете? Это будет нелегко.
Я ответил, что, наверное, смогу.
– Вот и хорошо. Только, смотрите, осторожней. Так, значит, договорились, на рассвете. Мы с братом Падраком встретим вас здесь. И передадим вам этот кровавый конкордат. Вместе с инструкциями, как с ним обращаться и куда отвезти. Я верю вам, мистер Дрискил. Верю, что сам Господь направил вас ко мне. И тогда, после всех этих лет, я наконец смогу избавиться от всего этого дела и от воспоминаний – тоже... – Он снова запыхтел трубкой и смотрел, как над входом в пещеру льет дождь. – Все мы грешники, вы согласны? У одних грехов больше, чем у других. И все, что можно сделать, так это сознаться в них и молиться, неустанно молиться о снисхождении. Мы отнимали у людей жизни во имя и во благо Церкви. – Стоило только начать говорить об этом, и остановиться он уже не мог. Интересно, подумал я, рассказывал ли он кому-то еще о том, как попал в этот монастырь? Ну, архивариусу Падраку наверняка рассказывал. Но, видно, слишком уж накипело у него на душе, раз он пустился в откровения со мной, по сути, совершенно
