на ключевые посты в наше правительство, в правительства Канады, стран Центральной и Южной Америки. Повсюду у нас были свои люди. Мы определяли, кому бежать из Германии, кому войти в послевоенное правительство в Германии и в некоторых других странах Европы, кому сесть на скамью подсудимых в Нюрнберге. Понятно, мы хотели сохранить далеко не всех из них, нам не нужны были чудовища, то есть настоящие военные преступники. Таких мы либо отдавали на растерзание в Нюрнберг, либо скармливали Симону Визенталю, а позже – полковнику Стейнзу. Нам важно было уберечь толковых людей, перебросить их в безопасные места. Единственным человеком, кого не удалось вывезти, был по-настоящему нужный нам Альберт Шпеер. Мы не сумели вовремя с ним связаться, а после того, как русские засадили его в Шпандау, выручить его оттуда уже не представлялось возможным.
– Во всяком случае, – продолжал он, сопроводив слова жестом огромной бледной руки, – мы успешно использовали немецких административных работников и сотрудников специальных разведывательных служб. Самый выдающийся из них – Гелен, и он был нужен Аллену Даллесу просто позарез, особенно в первые послевоенные годы, когда мы знали о работе коммунистического механизма так мало, а он – так много. Были и другие… Мы не смогли бы сдержать коммунистов без наших немецких друзей.
Он вышел долить чайник, а я сидел в растерянности, глядя в окно. Все ли я понял из того, что он тут говорил? Система создавалась постепенно, одно звено за другим, и к настоящему моменту сложность заключалась в том, что она уже действовала. Я представления не имел, как она работает сейчас и как работала раньше. Пока я не знал об этом, все было очень просто, во всяком случае, казалось довольно простым. Но нет, простым ничего никогда не было.
Вернулся Артур с подносом и баночкой чая. Сел, отмерил порцию в ситечко, неторопливо заварил его в маленьком керамическом чайничке, налив в него кипятку из большого чайника.
– Я понимаю, Джон, – произнес он тоном терпеливого педагога, – тебе трудно представить себе, что все то, о чем я тебе рассказал, отнюдь не бред сумасшедшего о мировом господстве…
– А абсолютно серьезный, рациональный, хорошо продуманный план завоевания мира, – подхватил я.
В голове у меня вдруг наступила необычная легкость, и я уже не знал, смеяться мне или плакать. Я еще крепче сжал подлокотники.
– Не бред сумасшедшего, Джон, а политика Соединенных Штатов, – продолжил он свою мысль, внимательно глядя на меня, – преемственная политика, но тайная. Выборные официальные лица редко вовлекались в движение, часто они просто не знали о нем. Нам не нужны были номинальные лидеры, понимаешь?.. Все, что нам требовалось, – это сотрудники специальных служб, организаторы, дипломаты, ученые и горстка конгрессменов на ключевых позициях в необходимых нам комитетах. Видишь ли, мы не действуем по четырехлетним или восьмилетним планам, то есть в зависимости от того, кто в этот период правит Белым домом… Мы методически проводим свою линию в соответствии с нашими сроками с целью остановить коммунизм и объединить всех под единой крышей власти. Цинично? – Он улыбнулся своей особенной покровительственной улыбкой и кивнул. – Действительно, многие могли бы так посчитать, знай они об этом. Однако все дело в том, что мы не видим иного пути, другого способа обороны против русских и китайцев. Вопрос однозначен: или мы, или они, Джон, и борьба предстоит долгая…
– А если вы ошибаетесь? – глухо спросил я.
– Этого мы никогда не узнаем. К тому времени нас уже не будет. Мы ставим на карту жизнь людей грядущих поколений. Что же касается нас, то мы заняты, мы при деле. Когда наступит их время, они тоже найдут для себя какое-нибудь занятие.
Помолчав, я спросил:
– Почему они хотели меня убить? Зачем убили Сирила и Полу?
– Все дело в тех документах, что хранились в коробках в библиотеке… Там полная информация для тех, кто сумеет в них разобраться. – Его брови изогнулись дугой, он развел руками. – Возник вопрос: стоило ли рисковать? Ведь если бы вся эта информация стала достоянием масс, опять началась бы эта старая пустая болтовня о фашизме. Слишком многое всколыхнулось бы, понимаешь? Поверил бы кто-нибудь? Как знать… Почти наверняка – нет. Однако снова пошли бы ненужные разговоры… И глядишь, кто-то вдруг начал бы копаться во всем этом, и следы привели бы в Германию, к Бренделю и Гауптману, а тут совершенно случайно кто-то вспомнил бы и Эдварда Купера, сына Остина Купера, и так далее и тому подобное, пока не добрались бы до бедняжки Ли. Такая возможность существовала, рисковать не имело смысла. Позже, когда мы установили, что Олаф Питерсон повез эти документы правительству, пришлось нажать кое на кого там, наверху. И мы нажали. Однако наш мистер Питерсон – человек весьма сообразительный. Когда он поехал в Нью-Йорк, мы, разумеется, ни на минуту не выпускали его из виду. В итоге мы решили командировать сотрудника ЦРУ, чтобы заключить сделку с тем профессором Колумбийского университета, который крайне нуждался в деньгах для выплаты алиментов, взноса за обучение сына в Эксетере и к тому же мечтал купить новую машину, насколько я помню. Так вот этот профессор сейчас выполняет кое-какую работу по контракту для нашего шифровального центра. Теперь у него достаточно денег, чтобы покрыть свои расходы, и даже хватит на кое- какие излишества. Таким способом мы заткнули ему рот. Мы всегда попросту можем сослаться на интересы национальной безопасности, как ты понимаешь, а национальная безопасность оправдывает многое, но, конечно, не явные грехи. Таким образом, как видишь, мы полностью обезвредили приятеля Олафа. – Он посмотрел на меня, поглаживая на груди свой старый джемпер.
– А убийства? – спросил я.
– Покушения на твою жизнь? Их совсем не следовало бы разрешать. – Он выглядел печальным, огорченным. – Те двое, Кипнюз и Рихард, были из ЦРУ… уполномоченные Гюнтера Бренделя, который впал в панику…
– Из ЦРУ?! – взорвался я, чувствуя, как начало покалывать кожу на голове. – Неужели у Бренделя была такая власть?
– Да, Джон. Они были сотрудниками ЦРУ. И герр Брендель, к сожалению, имел достаточный вес, чтобы отправить их на такое задание. Поскольку они были из ЦРУ, все данные о существовании этих двоих легко можно было ликвидировать, скрыть. На запросы из Вашингтона никаких ответов не поступало, так как перед правительством фактически встала задача вести следствие против самого себя. В результате не осталось никакой документации о существовании подобных людей вообще… Когда ты убил долговязого, то есть Рихарда, это всех встревожило. Кипнюза тотчас же отозвали и перебросили в Буэнос-Айрес, на его постоянную оперативную базу.
Солнце затерялось в небе, низко над землей повисли плоские серые облака. Деревья стояли голые, точно обгоревшие, и тающий снег падал капелью с карнизов, словно сотня метрономов отбивала такт.
– Кто убил Сирила? Майло Кипнюз?
– Нет. – Артур тяжело задышал, потер нос тыльной стороной ладони. Сквозь его серебристые седины просвечивала розовая кожа черепа. – Нет, Сирила убил не он. И не он задушил Полу… Как только человеку там, наверху нашей маленькой пирамиды, стало известно, что Брендель по собственной инициативе натравил на тебя убийц, он моментально приостановил это и отослал Кипнюза. Что же касается Рихарда, то было уже поздно.
– Питерсон убил его в Лондоне, – сказал я.
– Не понял…
