– Очень жаль слышать это, сынок, – медленно растягивая слова, сказал он.
Крупная седовласая женщина с руками, висевшими точно спагетти, заскрежетала зубами.
– Вам нехорошо, юноша? – спросил мужчина.
– Он, по-видимому, пьян, – ответила «спагетти».
– Пойдите глотните свежего воздуха, молодой человек, – посоветовал генерал, покидая меня.
Я отвернулся, кончик листа папоротника попал мне в глаз, и тут я услышал, как кто-то окликнул меня:
– Мистер Купер, добрый вечер. Зачем так кричать?
Это оказалась та самая черноволосая женщина в очках, которые не только не скрывали синяк под ее глазом, а, наоборот, привлекали к нему внимание.
– Извините, я и не собирался кричать, но генерал, понимаете…
Она смотрела поверх моего плеча куда-то в зал. Подняла руку, точно собираясь меня ударить. Я отшатнулся, а она всего лишь отвела папоротник от моего лица.
– Мистер Купер, вы очень плохо выглядите.
Стекла очков увеличивали ее серые глаза. Только теперь я узнал ее. Это была Лиз Брендель.
– Сюрприз, – спокойно сказала она.
Я поднял бокал, расплескав шампанское себе на руку.
– Нравится вам у меня?
– Я только что пришел…
– Знаю, слышала. – Губы у нее были ярко накрашены, как у красоток в журналах. Я нервно переступал с ноги на ногу. Взаимопонимания, на какое я рассчитывал, пока не было.
– Что с вашим глазом?
– Чем вы так напуганы, мистер Купер? – Губы ее скривились в слабой улыбке с оттенком злорадства. – Все думаете о своих нацистах? Что ж, тут их пруд пруди. Гюнтер еще не разыскал вас?
– Вы же обещали ему не говорить. – Я плохо знал эту женщину, и мне вдруг пришло в голову, что она, возможно, что-то затевает.
– Я передумала и сказала о вас ему и Зигфриду. Реакция Гюнтера казалась мне довольно забавной, пока он не ударил меня в глаз. – Она нарочито громко вздохнула. – Чтобы вам не мешать, я пока займусь другими гостями.
Я посмотрел ей вслед. Она была босиком, и несколько человек обернулись, провожая ее взглядом. Их лица исказились: она вызывала у них ненависть.
Откуда-то из-за пальм вынырнул Питерсон:
– Что это еще за чучело, черт побери?
Я обдумывал, как ответить ему. Он затряс головой:
– О нет, нет! Надеюсь, вы не собираетесь сказать мне…
– Но она совсем не такая, какой была, – начал оправдываться я. – Я сам не узнал ее. Она все рассказала Бренделю. Обещала не говорить, а сама сказала.
Питерсон медленно перевел взгляд в сторону фойе, где у входной двери стояли несколько слуг, огромных, невозмутимых.
– Купер, вы видите тех людей у входа? Будь они чуть побольше, их пальцы касались бы пола. Так вот, если люди таких габаритов не пожелают, чтобы вы ушли отсюда, вы можете это сделать, лишь изрешетив их пулями. Вы к этому не готовы, а я готов. Поэтому не вздумайте уходить без меня. – Он искоса посмотрел в мою сторону. – А коль увидите, что я превращаю вашу сестренку в печеночный паштет, можете, конечно, вмешаться, но – серьезно предупреждаю вас – с риском для жизни. Видите ли, как ни странно, я вдруг стал одержим желанием выжить. Бренделю нельзя было сообщать о нас заранее. Это меняет все дело. Наше единственное преимущество испарилось. – Он так резко выбросил вперед руку, что я невольно отпрянул. – Доктор Рошлер! – воскликнул он, пожимая руку Рошлеру, который даже в вечернем костюме выглядел неряшливо. – Наконец-то хоть одно знакомое лицо! – Питерсон сиял самой что ни на есть дружеской улыбкой, какую только можно было вообразить. Он был способен, не моргнув глазом, застрелить кого угодно, а Рошлер выглядел таким кротким… как человек, который давным-давно пошел на компромиссы.
– Надо заметить, вы, как говорится, оказались на передовой, – произнес Рошлер.
Я то и дело оглядывался на толпу, ища глазами Лиз. Мне никак не хотелось верить в такую внезапную перемену в ее поведении. Это не укладывалось в голове. Как она могла предать меня?
– Насколько я могу судить, вы видели Лиз, – сказал Рошлер рокочущим голосом.
– Я просто не узнал ее. Доктор Рошлер, я ничего не понимаю.
– Она совсем спятила, – констатировал Питерсон. – Боже, ну и духотища здесь!
– Мистер Питерсон недалек от истины, – произнес Рошлер настолько тихо, что мне пришлось наклониться к нему. – Это ее стиль, а в некоторых случаях ее стиль граничит с безумием. Лиз многолика… – Он замолчал, коснулся моей руки. – Одна ее маска сменяет другую. Лиз никогда не будет знать, кто же она на самом деле, мистер Купер, – печально заключил он. Невозможно было понять, что он этим хотел сказать.
– Зато мы будем, – ответил Питерсон. Он был напряжен до предела.
– Поживем – увидим, – отозвался Рошлер. Он отошел, постоял с минуту, прислонившись к спинке стула, взял с подноса бокал шампанского, осушил его и медленно двинулся прочь в толпу гостей.
– Совсем уже старик, – заметил Питерсон. – Интересно, что ему осталось в жизни?
– А ей? – Я никак не мог взять в толк, что же все-таки происходило на этом вечере.
– Не знаю, но от нее одно беспокойство, Джон. Ей нельзя доверять. Вы слышите меня, Джон… не совершите еще одну ошибку.
Над толпой лилась музыка. Питерсон отправился разыскивать столы с закусками. У входа по-прежнему с угрюмым видом стояли здоровенные детины. Внутри у меня все сжалось.
Мы здесь, но зачем? Чего нам ожидать? Лиз оказалась дрянью: это не союзник и не друг во вражеском стане. Я не мог отделаться от ощущения жуткого страха. Положение было крайне серьезным. Этот зал, эти люди, этот страх – все это давило на меня, сжимало, а мне тем не менее хотелось хихикать и поминутно тянуло в туалет. Я повернулся к слегка приоткрытой балконной двери, вытер платком лицо, ощущая прохладное прикосновение ветерка к потной коже.
Когда я снова посмотрел в зал, он напомнил мне одно из небольших полотен Иеронима Босха. Ну прямо-таки взрыв буйства в сумасшедшем доме… И тут я увидел плывущую ко мне Лиз. За ней следовал Гюнтер Брендель, его я узнал сразу. Она улыбалась, отчего черты ее лица, казалось, сместились. С ними был еще и Зигфрид Гауптман, но его я заметил только тогда, когда они оказались совсем рядом со мной.
– Ага, вот вы где, мистер Купер! – весело воскликнула она.
Несколько человек обернулись в нашу сторону при ее приближении.
– Наконец-то мы вас нашли! Мы упорно искали вас, а вы, видите ли, стоите здесь в одиночестве и наслаждаетесь музыкой! – Пока она произносила эту нелепую тираду, Брендель невозмутимо разглядывал меня и молчал. – Мой муж Гюнтер Брендель, мой милый друг Зигфрид Гауптман, – представила она, поворачиваясь сначала к одному, потом к другому. – Оба весь вечер умирают от желания встретиться с вами. Не так ли, дорогой? – Это был явный
