Однако король разгадал его игру:
- Откровенно говоря, я не понял, насколько граф Хаммерфильд соответствует должности. Понял, что ваши отношения не сложились, что он вас топит.
'Ваше Величество, если вы меня видите насквозь...' - хотел сказать барон, но не сказал. И так было ясно: видит! И барон опустил глаза.
- Вам не мешает эта штука, слева под ремнем? - услышал он вкрадчивый голос.
Барон вытащил кинжал и осторожно, держа в ладони лезвие, положил его на стол. 'Вот и решилась моя судьба!'
- Ваше Величество, я не помышлял об убийстве...
- Меня уже дважды убивали, - заметил король, наверно, вспомнив какие-то эпизоды из своего военного прошлого.
- ...я желал сам покончить с собой...
- ...оставив баронессу без средств, в долгах и маленького Густава без отца?
Их взгляды перекрестились. Барон почувствовал, что этот властный человек без возраста, точнее, остановивший свои годы где-то между сорока и пятьюдесятью, обладает мощным силовым полем. Он может сломать любого. Зачем тогда упрекать слабых женщин?
- Договоримся: никогда никому не рассказывайте про кинжал.
Король спрятал кинжал в ящик стола, но мрачность с его лица не исчезла.
'Решает, как со мной поступить, - подумал барон. - Тюрьма, ссылка, отставка. Или...' Затеплилась надежда.
Король прочел и это. Неожиданно в его взгляде промелькнула боль.
- Садитесь, барон. Придвиньте кресло. Я заставил вас ждать в приемной. Не нарочно. Я изучал ваше досье. Я не знал, понимаете, не знал, что вы записались добровольцем в русскую армию и в тринадцатом году сражались под Лейпцигом в дивизии, откомандированной в мои войска. Ну, что теперь делать?
Как будто снежный заряд пробил окно и белая пелена залепила глаза барона. Он беззвучно выговаривал бессвязные фразы: 'Я боготворил вас, маршал Бернадот. Вы подъехали на белом коне в фиолетовой гусарской куртке с золотыми шнурами и сказали перед строем: 'Солдаты! Наполеоновские пушки отстрелялись, порох кончился. Вперед, в атаку! Вы вернетесь со славой домой!' Пруссаки гнали под картечь полки... Вы не давали приказ наступать, вы выбирали момент. Великий маршал Бернадот умел беречь жизнь своих солдат... Я видел вас потом в гуще боя. На белом коне в фиолетово-золотистой куртке... Яркая мишень для французских гренадеров. Я подумал: 'Если маршал не боится смерти, будь как он'. Но лучше бы мне тогда погибнуть. Погибнуть, сохранив честь и иллюзии молодости. Что теперь делать? Вы же специально стояли ко мне спиной, проверяя намерения жалкого заговорщика...' - поток беззвучных, бессвязных слов, которые король прекрасно понимал.
- Иногда мне тоже кажется: лучше бы меня убили под Лейпцигом, - услышал барон ровный, спокойный голос. - Вы полагаете, мне было легко воевать против французской армии, где я прошел службу от солдата до маршала? Император посчитал меня изменником. В своих письмах со Святой Елены он повторял; 'Бернадот ознакомил англичан и русских со всеми секретами нашей военной стратегии'. Не я изменил Императору, разум изменил Наполеону. Поход на Москву чистое безумие. Оголенные на тысячи километров тылы! Тем не менее, особенно после смерти Императора (неужели его отравили на Святой Елене?), я чувствую тяжесть в груди.
И спала белая пелена. Если король говорит о самом сокровенном, значит, барона Раппа простили, более того, барону доверяют.
- В каком чине вы оставили русскую армию?
- Низший офицерский чин, Ваше Величество. Прапорщик.
Король скривил губы:
- Есть ли награды?
- Всего лишь одна. Георгиевский крест.
Король шлепнул ладонью по столу. Глаза его вспыхнули. И уже барон без труда прочел в них: 'Какой же ты осел, братец! Что ж ты раньше мне не сказал?'
- Вот чего мне не хватало в вашем досье! В Швеции всего пять офицеров имеют Георгиевский крест. В русской армии Георгиевский крест так просто не давали.
...Позже, значительно позже, барон осознал второй смысл фразы, спасительной для его самолюбия.
Король встал, прошелся по кабинету, опять опустился в кресло.
Глаза в глаза.
'Сейчас он скажет: 'Я ни одну женщину не принуждал'. И это будет сущая правда', - подумал барон.
Глаза в глаза.
Король помолчал, покачал головой:
- Барон Рапп, жизнь неисправимая злодейка. Мы ждем от нее справедливости, а справедливости не бывает. Вы получаете высокое назначение. В ваших руках окажутся судьбы многих людей. Вы будете стремиться все делать по справедливости. Постарайтесь хотя бы причинять как можно меньше зла.
Глаза в глаза.
- В Тронхейм обязательно возьмите с собой баронессу и сына. Все наладится, все забудется. Поверьте мне - все забывается. Ou presque.
И на прощание, как удар кинжалом:
- Кого надо точно забыть, так это фрекен Элеонору. Если баронесса узнает...
'Ого, - подумал барон, пятясь к дверям и почтительно кланяясь. - Какая у короля информация! Небось Хаммерфильд строчил донос...'
* * *
Граф Хаммерфильд не строчил доносы. Он информировал. Он умел анализировать ситуацию, за что король его весьма ценил. И никогда бы молодой Рапп не перескочил через седую голову Хаммерфильда, если бы граф, несколько увлекшись, не начал поставлять сведения русскому императору Александру Первому. В беседах с русским послом король почувствовал, что тот как-то слишком осведомлен. Поручил проверить возможные источники. Король предполагал: русский двор информирует не любитель-самоучка, а человек, поднаторевший в этом деле. Ниточка размоталась и привела в Тронхейм. Служба перехватила образец эпистолярного стиля Хаммерфильда. И вот, когда барон покинул кабинет, король достал из ящика стола искусно вскрытый конверт и перечитал избранные места.
'Разговоры о том, что шведская аристократия противится вступлению Швеции и Норвегии в Священный союз под эгидой Вашего Императорского Величества дипломатическая болтовня. Даже в правительстве существует мнение, что Россия надежный гарант безопасности страны. В действительности лишь король и его ближайшее окружение резко выступают против этой идеи. Карл Четырнадцатый видит для Швеции и Норвегии особый путь, путь нейтралитета... король не верит в прочность монархии Бурбонов... Суть внешнеполитической доктрины Карла Четырнадцатого такова: 'У России и Англии разные интересы. Франция возродится (свергнув Бурбонов!), и опять начнется военный передел Европы. Если мы примем участие в этой сваре, европейские гиганты будут воевать друг с другом до последнего шведского солдата. Нам нельзя ни с кем ссориться, нам надо держаться от всех в сторонке'. ...Пацифистские статьи в шведских газетах инспирированы и поощряются королевским двором. Фраза, так возмутившая Ваше Императорское Величество: 'Если бы шведская армия сражалась под Бородино, у нас бы не осталось ни одного батальона', - не
