- За удовольствие надо платить.
- Какое удовольствие?
- Слушать твой голос. Будь я поэтом, я бы сравнил твой голос с шумом океанского прибоя, шелестом трав, эхом в горах...
- Ревом реактивного самолета...
- Дура. Эхо в горах, пожалуй, точнее. Оно аукается, замолкает вдалеке, оставляя после себя ощущение загадочности и недосказанности.
- Теперь поняла, почему мне утром звонил Доул.
- Кто?!!
- Твой Доул.
- Зачем?
- Просто так. Наверно, тоже хотел послушать эхо в горах.
...Я всегда умел себя контролировать. Контроль заключался в том, что я закрывал свой мозг наглухо, как на задвижку, дабы не выскользнуло какое-нибудь ненужное воспоминание. В Париже решил не пить, не курить, гулять по многу часов и сбросить эти проклятые десять лет, свалившиеся на меня в результате 'инцидента' в лесу. Наверно, я не пришел еще в былую форму. Что-то в голове разладилось. И, словно наяву, я видел солдата без куртки, упавшего на колени, прислонившегося лбом к трактирной стойке. На белой рубашке расплывалось красное пятно, он харкал кровью, и глаза его угасали. Теперь все окружающее было ему безразлично, он не отвечал на мои вопросы. А ведь несколько минут тому назад он яростно сражался за полногрудую служанку трактира, его сабля лежала на полу... Мне доложили про дуэль. Я опоздал. Я приказал задержать убийцу и судить военным трибуналом. Не нашли и не судили. Сработал ложный кодекс чести, никто якобы не знал удачливого соперника...
Я пил коньяк, курил и размышлял, что означает звонок Доула. Проверка? Что проверять? Я его предупредил о своем отъезде. И он тут же воспользовался... Ты забыл, repp профессор: существует безжалостный мир мужчин. За женщин дрались и стрелялись. Женщин отбивали и уводили. Ты полагал, что тебя уважают за какие-то прежние заслуги и, дескать, не посмеют... Почему? Доул подумал: старый хрыч отчалил, неизвестно когда вернется, девушка осталась одна, небось скучает, он, Доул, помоложе, попробуем подвалить...
М-да... Звонок Доула мне не понравился. Но постепенно коньяк, сигареты мои обычные психотерапевтические процедуры! - а главное, голос Дженни, опять наполнивший комнату (я вспоминал, повторял каждую ее фразу), меня успокоили. 'Ну и как приняли подарки? Ах, так? Можешь обижаться, в следующий раз я ничего не буду покупать твоему семейству!' Я рассмеялся. 'В следующий раз' - значит, не только у меня дальнобойные планы. Звонок Доула - ерунда, не обращай внимания...
* * *
Голос ректора звучал не загадочно, не таинственно, не аукался эхом в горах Голос человека, которому предстоит неприятная встреча, встреча, которой при всем желании никак не избежать.
- Конечно, я вас жду. Я получил ваше письмо о пенсии.
...Я писал письмо? Ему? О пенсии? Впрочем, когда шла речь об интригах Системы, я привык ничему не удивляться.
В назначенный час я возник на пороге его кабинета, ректор встал из-за стола, двинулся навстречу, взглянул на меня, вздрогнул, застыл на секунду, и вдруг лицо его просияло
- Энтони, вы больны! А я месяц ломаю себе голову и не понимаю, почему вы бросаете университет.
Затем он спохватился и сделал соответствующую скорбную рожу.
- Ничего, ничего. Не надо отчаиваться. Нынешняя медицина все может. Надеюсь, это скоро пройдет.
Что 'это'? Что может медицина? И если 'это' серьезно, почему должно скоро пройти?
Шквал телефонных звонков, сотрясавших мою квартиру в течение недели, и несколько посиделок с коллегами в кафе позволили разобраться, что именно про меня думали и думают в университете.
Слухи о том, что я подал в отставку и что мне положена пенсия, вызвали veritable stuperfaction (русский перевод: 'настоящее изумление, ошеломление' теряет в красках). В пятьдесят лет, в расцвете сил, профессора из университетов не уходят. Неужели какая-то темная история (совращение малолетних? - кстати, модная тема в газетах), и Сан-Джайста хотят тихо убрать, вытолкнув на пенсию, чтоб замять дело?
Но когда я наконец вернулся из затянувшегося академического отпуска и все воочию убедились, что я неожиданно постарел лет на десять, общественность облегченно вздохнула: 'Слава Богу, наш профессор ни в чем не замешан, просто у него обнаружилась тяжелая болезнь, рак или СПИД, спрашивать не удобно'. И мне намекали, что, если выпроваживают на пенсию из-за СПИДа, дайте только знак, мы подымем на ноги все кафедры, студенты подпишут петицию, устроим такой скандал, это ж чистая дискриминация!
Я мягко дал понять, что ничего устраивать не надо. Спасибо за беспокойство и поддержку. Я прохожу усиленный курс лечения.
Я стал очень популярен на факультете.
В общем, все складывалось отлично. Университетский мир, хоть и разбросан по пяти континентам, узок. Американцы, если решат предложить мне нечто интересное, сначала наведут справки. Моя репутация будет выглядеть безупречной. Сан-Джайст заболел и, не желая висеть балластом на кафедре, ушел по собственной инициативе. Теперь, выздоровев, он готов пересечь океан не в погоне за деньгами, а из-за любви к науке. Ценный кадр.
Я чувствовал, что над моей головой разгорается нимб.
* * *
Перед тем как войти в здание, я воровато снял нимб и спрятал его в атташе-кейс, набитый бумагами. Я невольно сгорбился, и почему-то мне стало безумно стыдно. Оглянулся. Никто за мной не наблюдает? Персона, которой я боялся попасться на глаза, в это время, по моим подсчетам, сладко спала на Диккенс-стрит (хотелось верить, что в одиночестве). Вечером я расскажу ей по телефону о сегодняшнем демарше, но без подробностей.
Вот не думал, не гадал, что доживу до этого момента.
Переступить порог. Собраться с духом.
На фронтоне здания огненными буквами написано: 'Оставь надежду, всяк сюда входящий'. Впрочем, из-за аберрации зрения, астигматизма и близорукости можно было прочесть и по-другому; 'Страховая пенсионная касса по старости'.
Вошел. Внутри множество табличек. Спросил у вахтера, где это самое заведение. (Вахтер рассердился: 'Что вам там надо, молодой человек?' Я с благодарностью пожал ему руку.) Вахтер вежливо указал на дверь первого этажа. Значит, у него не возникло сомнений. Я обратился по адресу.
В зале ожидания оторвал от рулона бумажный номерок - 50. На электрическом табло горела цифра 43. Мистика-каббалистика: 4350 - номер дома на Диккенс-стрит. Что бы все это значило? Я уселся в кресло (удобное, мягкое) рядом с нарядно одетыми, напомаженными, парфюмированными старушками и стал перелистывать брошюры. Заведение предлагало своей клиентуре разнообразные развлечения: специализированные экскурсии для паралитиков, водолечебные и грязевые курорты, дома отдыха для 'третьего возраста', пансионаты для инвалидов и полуинвалидов (телевизор в холле), курсы кройки и шитья, клубные вечера с танцами и хоровым пением, а также льготные страховки для оплаты
