– Что меня в какой-то мере и подбадривает.
Я подбросил в костер сухих веток и сел. Вечер уже спрятал в своем бездонном кармане солнце, разогнал оранжевые тучки и начал окрашивать небо в темно-серые тона. Неподалеку жалобно закричала выпь, над нашими головами бесшумно пролетела сова (какой ляд занес ее на болота?), а где-то высоко и в стороне неприятно зудел реактивный самолет, напоминая в каком веке мы живем.
В общем, жизнь продолжалась.
Глава 25
Утором мы позавтракали плотно. Нам предстояла тяжелая дорога по болоту, поэтому на общем совете решили харчи не экономить (чему Кондратка был рад без памяти; он полночи проворочался без сна – его мучил голод; но я не дал ему ни кусочка, и на всякий случай положил вещмешок с продуктами себе под голову).
– Надо искать продолжение гати, – твердил Зосима. – Она где-то тута. – Стоя на берегу, он потыкал слегой в грязь.
– Хорошо бы… – сказал я с надеждой; но бес сомнения все равно не преминул больно царапнуть своими когтями по сердцу, еще сильнее разбередив и так дурные мысли.
Глядя на болотистую равнину, местами покрытую, как лишаями, островками зелени, я почувствовал, как мое сердце екнуло и сжалось до размера грецкого ореха. Мама миа! Мало мне было болот в южно-американской сельве, так еще и свои родные хляби дернула меня нелегкая мерить шагами.
Одно утешало – здесь не было таких гадов, как в чужой сторонке. Там одна анаконда чего стоит. Я уже не говорю о разных болотных змеях, от укусов которых практически нет противоядия.
– Надо искать, – опять повторил Зосима.
Взгляды всей троицы скрестились на мне. Я тяжко вздохнул и сказал:
– Как что, так сразу Косой, Косой… Может, вы, Николай Карлович рискнете? – Я указал кивком головы на болото. – Вдруг вам повезет?
– Я человек невезучий, – сухо отбрил меня Идиомыч.
– Понял. А как вы смотрите на это дельце, Кондратий Иванович? По-моему, у вас феноменальные способности по части преодоления болотистой местности, если судить по тому, как лихо вы убежали от погони. Вся ямины запросто миновали, на одной голой интуиции.
Кондратка замялся, начал что-то мямлить, но я уже его не слушал и начал раздеваться. Конечно, Зосима полез бы в болото без лишнего словоблудия. Он таков. Но в этом случае я бы просто сгорел со стыда.
Послать старика бултыхаться в холодной мерзкой грязи, а самому сидеть, развалившись, на бережку и давать советы… – нет уж, увольте. Это нужно быть просто бессовестным человеком.
Хотя… такие отмороженные у нас случаются. Некоторые даже своих престарелых родителей выгоняют из дому, превращая их в бомжей.
Как говорили раньше мудрые человеколюбы: дети – цветы нашей жизни. Наверное. Но в моих скитаниях мне приходилось видеть цветочки, которые нельзя даже нюхать, потому что наступит сначала умопомрачение, а затем придет капец.
Так что насчет цветочков нужно выражаться осторожно…
Я нашел начало гати только через час. В отличие от той, что вплотную подходила к острову с другой стороны, эта вымостка, судя по всему, была более старой, местами расползлась, так как бревна все же сгнили, и не доставала до острова метров на тридцать.
Наверное, с той поры в болоте поднялся уровень воды, и остров немного подтопило.
– Ну что, двинули? – спросил я, когда все разоблачились.
– С Богом! – истово сказал Кондратка и перекрестился.
Ух ты, а я и не знал, что он такой богомольный…
Идиомыч промолчал, а Зосима что-то тихо, про себя, пробубнил. Наверное, просил лешего дорожку подлатать, чтобы трясин было поменьше.
А дорожка вышла у нас еще та. Мы попали в самые гиблые места Пимкиного болота. Это была его северная оконечность, которая считалась у местных жителей (и небезосновательно) преддверием ада.
Любой наш шаг вправо-влево с бревенчатой отмостки мог закончиться трагически. Но самое плохое было то, что и гать, как я уже говорил, прохудилась.
Временами она пропадала, и нам приходилось, зажав страх в кулаке, брести по грудь в вонючей жиже. Хорошо хоть мы могли определить верное направление по остаткам гати под ногами.
А еще приходилось тащить и плотики. Мы не рискнули бросить их на острове, хотя и намеревались. И правильно сделали – несколько раз они нас здорово выручали.
Короче говоря, это был поход смертников. Если бы спустя пять-шесть часов после того, как мы оставили остров, мне сказали, что нужно возвращаться обратно, так как вперед ходу нет, я бы отказался – сил не было даже материться.
Но все в жизни когда-нибудь кончается (да и жизнь, в принципе, конечна; а разговоры о бессмертной душе, по моему мнению, это своего рода допинг для разуверившихся; хотя
