бывало, что он просыпался внезапно, в диком ужасе от творившихся перед его глазами кровавых мистерий.
Однако хуже всего было то, что Глеб и сам нередко участвовал в них. То он летел впереди войска на лихом коне и его сабля с невероятной легкостью снимала головы врагов. То сражался в пехотном строю с какими-то полузверями-полулюдьми и реки крови текли под ногами. А то пробирался плавнями, убегая от преследователей, имеющих злые намерения, и все никак не мог убежать.
В детстве ему часто снились страшные сны. Но если какой-нибудь нехороший человек или зверь настигал его, Глеб обычно взмывал в поднебесье и кружил над землей как птица. Это были потрясающе волнующие моменты. Проснувшись, юный Тихомиров долго не мог освободиться от ощущения полета; его так и подмывало забраться на подоконник и сигануть вниз с высоты четвертого этажа.
Однажды он рассказал о своих ощущениях и намерениях деду, и тот отвел его к знахарке, и вовремя. Иначе он точно отправился бы в непродолжительный «полет» – до асфальтовой мостовой. После того как бабка пошептала, страшные сны пошли на убыль, а потом и вовсе исчезли.
И вот теперь они вернулись. Кошмарнее всего было одно видение, которое повторялось через каждые два-три дня. Это была смесь из пиратских историй и рассказов-страшилок Гоголя. Глеб и еще трое незнакомых мужчин, по виду казаков, закапывают в землю сундуки с золотом и драгоценностями. Когда работа подходила к концу, один из них, с темным лицом и лихим взглядом, достав пистолет, устраняет своих товарищей выстрелами в упор, а с Глебом дерется на саблях.
В конце концов противник Глеба превращался в Басаврюка [48], раздавался дьявольский хохот, и сабля колдуна наносила Глебу смертельную рану. Он был еще жив и видел, как колдун, сбросив трупы в яму, где находились сундуки с сокровищами, начал ее засыпать. Земля давила Глебу на грудь все сильнее и сильнее, он начинал задыхаться… и просыпался в холодном поту. Схватка была настолько реальной, что у Глеба болели кисти рук – его иллюзорный противник обладал просто-таки нечеловеческой силой.
«Все, брат, ты уже почти пациент дурдома. Похоже, к тебе в гости пожаловал северный пушной зверек в белой шубке. В общем, полный атас…» – С этой мыслью Глеб и поплелся в ванную. В это чудное солнечное утро он казался себе столетним старцем.
Контрастный душ немного взбодрил, и Глеб начал быстро одеваться. «Поеду к бабе Дуне, – подумал он с отчаянной решимостью. – Дед ее не очень жаловал, я бы даже сказал, не любил, а скорее всего побаивался, но, судя по его рассказам, баба Дуня – мощнейший экстрасенс. Гляди, поможет…»
Баба Дуня жила в частном доме на окраине города. Сколько ей было лет, не знал никто. Наверное, эти сведения были в собесе, но похоже, до бабы Дуни никому давно уже не было никакого дела. За исключением редких посвященных, которые знали о ее весьма специфических талантах.
Баба Дуня была колдунья. Самая настоящая, так сказать, в классическом варианте. У нее даже был здоровенный черный котище, исполняющий обязанности пса. Когда кто-то нечаянно забредал на подворье бабы Дуни (в основном по пьяной лавочке), кот бросался на незваного гостя, царапал его и кусал, пока тот не давал деру.
В молодые годы Дуняша была весьма привлекательной особой, но ухажеры почему-то долго с ней не вожжались. Спустя какое-то время вокруг нее образовался как бы вакуум – парни начали обходить Дуняшу стороной. Почему так получилось, долго никто не мог понять. И только когда она, плюнув на личную жизнь, начала пользовать больных и немощных, все в одночасье прозрели: конечно же Дуняша – колдунья!
Нужно сказать, ее колдовская сила была потрясающей. Со слов деда Данилы, однажды она спасла семью Тихомировых от голодной смерти. Прадед посеял на принадлежавшем ему клочке земли пшеницу, она уже начала дозревать, но тут на нее налетели тучи голодных птиц – от воробьев до воронья. Ничто не помогало: ни огородные пугала, ни ветряные трещотки, ни стрельба по птицам из двустволки.
И тогда совсем отчаявшийся Данила (в те времена он был молодым парубком) вспомнил про таланты Дуняши. Он тоже, грешным делом, ухлестывал за нею, но и ему не выпал жребий. Правда, с Дуняшей он остался в дружеских отношениях. Возможно, потому, что у него самого были некие неординарные способности.
Дуняша охотно откликнулась на просьбу о помощи. Наказав никому за собой не следить, она вышла ночью в поле и обошла его кругом против часовой стрелки три раза, что-то бормоча себе под нос и размахивая руками – будто зерно сеяла. (Конечно же Данила не утерпел, затаился за овином и все видел.)
На следующий день Тихомировы глазам своим не поверили – подлетающие к полю птицы шарахались от него, будто наталкивались на невидимую стену. Пшеница созрела, ее обмолотили, и до следующего лета Тихомировы были с хлебом. (Правда, прадед сумел вовремя припрятать пшеницу от властей, которые осенью выгребли из амбаров крестьян весь хлеб до зернышка.) А случилось это в голодном 1933 году, когда еду нельзя было купить ни за какие деньги.
Спустя два года Тихомировы переехали поближе к центру города, потому что их очень настойчиво начали «приглашать» в колхоз, хотя прадед и числился в мастеровых. (На самом деле он, как и весь клан Тихомировых, занимался кладоискательством и нигде не работал.) А Дуняша так и осталась в своей избе на городской окраине.
Жилище бабы Дуни и впрямь напоминало избушку на курьих ножках. Она залихватски покосилась, но ее при строительстве поставили на высокий венец, поэтому изба, сложенная из почерневших от времени бревен, не казалась совсем уж одряхлевшей. Тем более что была крыта не корой или гонтом, а изрядно замшевшей красной черепицей.
Глеб заглянул через невысокий забор. Вокруг стояла нереально жуткая тишина. Изба смотрела на него подслеповатыми бельмами небольших оконец с нескрываемой враждебностью. Так же как и черный кот, греющийся под лучами солнца на завалинке. От его пристального взгляда Глебу стало не по себе. Но еще больше он обеспокоился, когда котище неторопливо поднялся и неспешно направился к воротам.
– Эй! – крикнул Глеб. – Дома есть кто?
Тишина. А кот не останавливается…
– Баба Дуня!!! – вскричал испуганный Глеб; в этот момент кот обнажил свои внушительные клыки и угрожающе зашипел. – Вы дома?!
– Дома, дома…
Она, казалось, выросла из-под земли. Только что на этом месте находилось прохудившееся эмалированное ведро с мусором, а теперь стоит древняя старуха, опираясь на клюку. Но ее глаза были не по возрасту живыми и блестящими. «Похоже, бабуля хлебнула какого-нибудь тонизирующего напитка», – мельком подумал Глеб.
– И чего тебе надобно, добрый молодец? – спросила старуха чисто по-сказочному.
«Меч-кладенец, ковер-самолет и шапку-невидимку», – едва не сорвалось с уст Глеба, который мигом успокоился и солидно ответил:
– Мне бы… полечиться.
Старуха поджала губы и сухо молвила:
– Не занимаюсь.
– Я хорошо заплачу!
– Тебя лечить, только портить, – ответила старуха и обожгла Глеба тяжелым, жалящим взглядом. – Ты здоров как бык.
