– В общем, да. Вот только не знаю, выйдет ли из моей затеи толк. Я хочу устроить большой шухер. И свалить из 'Шаловливых ручек' вместе с толпой.
– Как это?
– Молча. Пойду я. И опять в туалет. Он мне так нравится… – Я криво ухмыльнулся, на миг представив лицо хозяина бара, который завтра будет любоваться моими 'трудами'.
Раньше у входа в туалет, так сказать, в 'приемной', где женский и мужской потоки разделялись, сидела какая-то тетка с лицом и ухватками мегеры. Но через некоторое время прижимистый шеф Жоржа сократил эту штатную единицу ради экономии, и теперь за чистотой в туалете следила уборщица, работающая на кухне. Это была очень работящая женщина, которая успевала везде. Я знал, что в 'приемной' есть подсобное помещение, где хранились ведра, тряпки, полотер и самое главное, туалетная бумага. Вот туда я и направил свои стопы, прихватив зажигалку Плата.
Дверь подсобки держалась на честном слове. Я даже не выбил, а выдавил замок, и очутился внутри небольшой квадратной каморки не имевшей окон, но с вентиляционной отдушиной. Увиденное меня обрадовало – туалетной бумаги было навалом, четыре больших картонных ящика. Быстро размотав несколько рулонов и рассыпав остальные по полу, я, ни мало не колеблясь, всю эту кучу поджог. А затем, неплотно прикрыв дверь, поторопился на исходную позицию.
– Нормально? – поинтересовался побледневший от переживаний Плат.
– И да обрящет ищущий… – ответил я библейским слогом, сам напряженный не менее своего друга.
Дым появился в зале минут через пять. Сначала его попросту не замечали, так как на подиуме в это время творилось под ритмическую музыку действо, похожее на свальный грех, только в чисто женском исполнении. Но затем, когда он стал гуще, какая-то дура с перепугу заорала так, что у меня в ушах заложило. И спустя считанные секунды после этого безумного пьяного вопля народ рванул к выходу будто стадо испуганных баранов.
Мы с Платом постарались попасть в средину потока и хотя на силу не жаловались, на ступеньках нас едва не притоптали. Когда нас буквально вышвырнули наружу, возле 'Шаловливых ручек' людей было больше, чем на митинге. Я всегда удивлялся, как быстро разносятся новости, но известие о пожаре в баре пролетело по центру города словно тайфун. Посмотреть на огненное зрелище прибежали даже завсегдатаи казино, расположенного неподалеку от 'Шаловливых ручек', люди состоятельные и солидные.
Правда, огня пока еще не было, но дым из окон бара валил так, будто внутри находилось маленькое нефтехранилище. Вскоре подъехали и пожарные, которые внесли и свою лепту во всеобщий бардак, кипевший нездоровыми страстями возле моего любимого питейного заведения.
Мы не стали ждать конца устроенного мною огненного спектакля и потихоньку протолкались ко входу в проулок, где обычно парковались частные такси. Дело оставалось за малым – нырнуть в какую-нибудь машину и попросить водитель жать на газ до упора.
Нет, нам сегодня явно не везло. Как мы не старались быть понезаметней, нас все равно вычислили. Похоже, те, кто на нас охотились, перекрыли все возможные пути нашего бегства, просчитав максимум вариантов развития событий. И все-таки единственным фактором, который нас спас, оказался пожар и последовавшая затем паника. Охотникам за нашими шкурами пришлось в срочном порядке рассредоточиться, и в проулке оказалось всего двое быков, наблюдавших из какой-то подворотни за такси.
Двое, но каких…
Достань они стволы, нам пришлось бы лишь покорно поднять лапки кверху. Но эти хмыри горели желанием размазать нас по асфальту голыми руками. А потому, едва мы подбежали к одной из машин, они пошли напролом, уповая на силу своих кулаков и знание боевых искусств.
По раскладу мне достался верзила, намеревавшийся с ходу припечатать меня ногой к дверке машины. Будь на моем месте другой человек, менее подготовленный к подобным стычкам, этот удар сломал бы его как спичку, тем более, что бык целился в поясницу.
Однако последние полчаса я был на боевом взводе, поэтому подозрительное движение за своей спиной даже не услышал, а уловил на уровне подсознания. И в последний момент резко крутанулся вокруг собственной оси, тем самым пропуская ботинок быка мимо.
Он с такой силой вмазал по дверке, что она прогнулась, будто была изготовлена не из листовой стали, а из папье-маше. Но сидевший внутри машины /это была 'восьмерка'/ водитель даже не пискнул от возмущения, мудро рассудив, что лучше потратиться на рихтовку и покраску кузова, нежели на собственные похороны. Похоже, этот темный проулок не раз видел подобные сцены, а потому в таких случаях на таксистов нападал ступор с осложнениями в виде временной слепоглухонемоты.
Я врубил своего противника ладонью по горлу, что было удобней всего, так как я выходил из разворота. И нарвался на жесткий блок. А затем мне уже самому пришлось закрываться, так как на меня посыпалась целая серия хорошо поставленных ударов.
Больно же, сукин сын! – хотелось мне заорать во весь голос, но едва я открыл рот, чтобы выругаться, как тут же получил по зубам. Сила удара была, конечно, ослаблена – в этот момент я отклонился и кулак быка меня догнал – но все равно перед глазами замелькали искры, которые зажгли во мне дикую ярость.
Я перехватил его правую руку и сделал ему 'мельницу' – бросил через себя, вогнав головой в асфальт. Но у этого хмыря башка была воистину чугунная; откатившись в сторону, он вскочил на ноги немедленно, и лишь покрутил головой, восстанавливая способность здраво соображать. И тут я его узнал! Это был тот самый плешивый бык, совсем недавно сидевший в баре, с которым я впервые встретился в гараже 'Горлифторемонта' Пока он поднимался, я быстро взглянул в сторону Сереги. Мой друг вертелся как белка, отмахиваясь от 'восточного человека' – и этот здесь! – но видно было, что ему приходится туго. Еще бы – смуглолицый бык явно имел хорошую военную подготовку; скорее всего, тянул лямку в каком-нибудь спецназе.
Пора было кончать этот балаган. Наверное, так думал и плешивый, потому что, нехорошо ухмыльнувшись, сунул руку за пазуху, где, ясное дело, находился пистолет. Я бросился на быка вперед головой и в прыжке достал его правой рукой по челюсти. Он рухнул, как подкошенный, а я упал на него сверху. Мне понадобилась всего лишь доля секунды, чтобы убедиться, что плешивый в отрубе, чему я очень подивился – мой удар никак нельзя было отнести к разряду нокаутирующих. Я слегка приподнялся, чтобы посмотреть на его лицо – и застыл с отвисшей от удивления челюстью. Бык был мертв! В его плешивом лбу чернело аккуратное входное отверстие пули, и я услышал так знакомый мне запах свежей человеческой крови.
Шпок! Шпок! Звуки, и опять-таки из разряда знакомых. Услышав их, я не стал медлить ни секунды – по мне кто-то стрелял, притом с оружия, снабженного глушителем, но промазал и попал в уже безжизненное тело плешивого. С немыслимой прытью, пригнувшись, я налетел на 'восточного человека' сбоку и коварной подсечкой сбил его с ног. Завидев такое дело, Плат прыгнул на него как рысь и вцепился ему в горло. Они покатились по земле, а я заорал:
– Серега, винт! Ходу!
Это была очень хорошо известная моему другу команда, а потому он не стал долго раздумывать, а тем более переспрашивать. Оставив хрипевшего от удушья 'восточного человека', Серега, даже не распрямляясь, метнулся к черневшему неподалеку зеву арки проходного двора. Я побежал за ним зигзагами, с тоскливым чувством ожидая готовую вот- вот настигнуть меня боль. Еще две пули просвистели совсем рядом и срикошетили от стен. Одним огромным прыжком я влетел в чернильную темень проходного двора и побежал на
