царил форменный бардак, плавно перетекающий в полное отупение.
– Вы не возражаете, если мы присядем за ваш столик? – вывел меня из состояния прострации женский голос.
Я поднял глаза – и едва не выпал в осадок. Моб твою ять! Передо мной собственной персоной нарисовалась Роза Нельке! Ее супруг, вылитый киношный еврейский раввин, только без пейсов, стоял, чуть сутулясь, немного сзади.
– Мадам, сколько угодно. – Мне и не нужно было изображать человека на взводе; соседство с лучшими ликвидаторами Моссад подействовало на меня как литр спиртного; что это они задумали?! – Плиз. – Нарочито коверкая слово, я показал на диванчик напротив.
– О-о, вы разговариваете на английском? – удивилась шустрая старушенция, присаживаясь не без извест-ной элегантности.
– Ни хрена, – брякнул я. – Ни в зуб ногой, ни в пень колодой.
– Очень жаль, такой молодой и умный человек, путешествующий по зарубежным странам, просто обязан знать хоть какой-нибудь – а лучше английский – язык.
– Мы академиев не кончали.
– Да? – Что-то в голосе старухи мне не понравилось, но я так и не понял, что именно; скорее всего, интонация – ехидная, с ноткой превосходства.
– Угу, – подтвердил я кивком и допил свой стакан. – Что закажем?
– У вас виски? – поинтересовалась старая грымза. – Тогда и мы последуем вашему примеру.
– Официант! Гарсон! – Я старался не выходить из образа. – Ты где там пропадаешь? Тащи сюда… – Я перечислил.
Официант принял заказ и умчался выполнять его, а мне ничего иного не оставалось, как поддерживать светский разговор.
– …Погода прекрасная. Нам повезло. – Бабулька закурила длинную тонкую сигару из очень дорогих.
– Ага, – согласился я. – Тоска… – продолжил ни к селу ни к городу. – Болтаемся, как… ну это самое, в проруби. Мои знакомые все базлали – круиз, круиз, ах, круиз… Я уже сыт им по самое некуда.
– Что так? – спросила старуха, глядя на меня исподлобья.
Я едва не заржал – в такой позе она смахивала на общипанную ворону с длинным, исшорканным от времени клювом. И одежда Розы Нельке соответствовала образу – черная хламидка с кружевами, закрывающими дряблое морщинистое горло, сумочка черной кожи и нелепая наколкасеточка на пегих волосах.
– Я же сказал – тоска. Спишь, пьешь, спишь, пьешь… иногда вместо сна опять пьешь. Крыша едет. А еще сколько впереди…
– Хек… хек… – наконец подал голос и Моисей Нельке.
И снова умолк, с удивлением уставившись в стакан, будто увидел там не виски, а тараканов.
– Че, батя, не нравится? – невинно поинтересовался я, чтобы вытянуть на себя главную мускульную силу смертоносного дуэта.
– М-м… Ну… М-м-м… – промычал в ответ Моисей и наконец отпил несколько глотков с таким видом, будто в стакане была соляная кислота.
– Не обращайте на него внимания, – посоветовала мадам Нельке, уже приканчивающая свою порцию. – Он у меня не из разговорчивых.
'Шут гороховый', – подумал я, хотя знал, что под невзрачной внешностью скрываются, несмотря на возраст, не по годам крепкие мышцы.
А о том, что он до сих пор стрелял совершенно фантастически, в досье на супругов Нельке было столько материала, сколько хватило бы на добрый десяток обычных ликвидаторов.
– Как вас зовут, молодой человек? – спросила старуха.
– Максим. Но мне больше нравится сокращенно – Макс.
– Любопытно… – Мадам Роза клевала соленые орешки, поданные к спиртному в виде закуски – о, эти заимствованные зарубежные нравы: нет бы кусочек сальца, да с лучком… – Весьма любопытно…
– Чего любопытно?
– А я Роза Марковна. Моего мужа зовут Моисей Абрамович, – не стала она объяснять свои предыдущие слова. – Кстати, как вы относитесь к евреям? Вы не антисемит?
– Отношусь точно так же, как и к неграм Зимбабве.
– То есть?
– А что бы вы хотели услышать, мамаша?
– О-о, по этому вопросу можно заключить, что вы умный человек. Вы, случаем, родом не из Одессы?
– Если я там был зачат, то могу считаться одесситом?
– Мотя, ты слышишь, о чем говорит этот молодой человек? Его папа и мама жили в Одессе. Он твой земляк.
– М-м… м-да… Кх-х… – Мотя, как и до этого, был предельно лаконичен.
– Добавить? – спросил я, показав на опустевший стакан старой гремучей змеи в человеческом облике; мне почему-то не нравились ее странные и не очень понятные речи.
– Как вы внимательны, Макс. Спасибо.
– Чего там… – Я вмазал еще приличную порцию виски – играть, так играть роль раздолбая до конца. – Какие дела…
– Чем вы занимаетесь, Макс? – Старуха пила, будь здоров, и ничуть не пьянела.
– Бизнесом. – Я хохотнул. – У нас теперь любое дело или безделье зовется бизнесом.
– И в чем заключается ваш бизнес?
– В данный момент просадить как можно больше денег, благо они не мои, а приятеля.
– Ваш приятель так богат?
– Нет, просто я по сравнению с ним беден.
– А где он? – невинно поинтересовалась старушенция. – Что-то я не вижу его здесь.
– Фиг его знает. Когда я уходил из каюты, он еще дрыхнул.
– Он тоже бизнесмен… как и вы?
– Э-э, Роза Марковна, – я не ошибся? нет? – что это вы все спрашиваете меня да спрашиваете? Как моя бывшая училка по истории – все даты назубок, полководцев и царей по ранжиру, а революционные события – даже среди ночи, с барабанным боем или под рев турбин, от корочки до корочки.
– Извините, Макс. Мы просто соскучились по компании – все сами да сами. Старики обычно чрезмерно болтливы.
– Дожить бы… до этой самой старости.
– Ну, это возможно. Все дело в том – как. И на какие средства. Вот вы человек небогатый – хорошо, хорошо, сравнительно небогатый, – но когда вам стукнет, скажем, семьдесят и помощи ждать неоткуда, а денег кот наплакал, что тогда?
– Завернусь в простыню – и на погост. Своим ходом.
– Шутите. А если бы вам выпала стопроцентная возможность быстро, без малейшего риска, разбогатеть, как бы вы поступили?
– Я уже пытался когда-то… даже чересчур быстро… – изобразил я мрачную физиономию, а сам лихорадочно соображал – интересно, к чему клонит эта старая ворона? – Только быстро получается лишь у кошек, да вся беда в том, что их детки слепыми родятся.
