президентского…
Моя беседа с Кончаком по космической связи была на удивление коротка и бессодержательна. Так, ничего не значащий пустопорожний треп. Из серии 'пудреж мозгов'.
И я сразу, без его подсказки, понял, кому он предназначался – слухачам, взявшим на контроль операцию 'Брут'.
Но было в этом разговоре нечто, заставившее меня мысленно возопить от удивления: несколькими кодовыми фразами, оговоренными заранее, шеф дал знать, что срочно выезжает в Афины. Про роль Акулы он ничего не сказал, но это и ослу понятно.
Что там еще случилось? Почему Кончак так интересовался, не вступает ли в завершающую фазу операция 'Брут'?
А когда я проблеял в ответ нечто похожее на оправдание, мне показалось, что он облегченно вздохнул. Конечно, мы изъяснялись иносказательно, наподобие: 'Как здоровье тети Ривы? Что вы говорите?! Ай-яйяй… Еще не умерла… Какая жалость…', но вздох донесся до меня через весь космос, пусть и искаженный преобразователем…
Шеф прибыл.
Когда я увидел его в аэропорту, то едва не упал на пол в конвульсиях. Он шарил под тирольца и был одет в немыслимый замшевый пиджак, клетчатые штаны, а на голове у него красовалась охотничья шляпа с пером фазана.
Ясное дело, летел он через Австрию, а по паспорту, скорее всего, значился как гражданин княжества Лихтенштейн. И лицо у Кончака соответствовало образу: глуповато- напыщенное, временами по-детски любопытное, а иногда наивное; ни дать, ни взять недалекий немецкий бюргер, решивший после очередной пьянки развеяться.
Естественно, контакт был только визуальным – чтобы убедиться в 'наличии присутствия', обозначающего обрубленные хвосты, если они имели место, и готовность Акулы к охране столь сиятельной персоны.
Место встречи подбирал я сам. И очень хотел, чтобы оно понравилось шефу…
Я уже томился за столом с полчаса, когда наконец появился и Кончак. При взгляде на публику, заполнившую весьма уютный зальчик небольшого бара, на лице шефа появилось удивление, почти мгновенно сменившееся на едва сдерживаемую ярость.
Я мысленно заржал – уел, хоть раз уел этого сукиного сына!
Бар неподалеку от центра Афин был забронирован 'голубыми' и имел одно несомненное преимущество перед остальными злачными местами – ни один уважающий себя греческий контрразведчик сюда носа не совал. Кому хочется прослыть перед коллегами геем, ведь не будешь каждому доказывать, что твое посещение бара связано только с защитой родины от посягательства иностранных разведок?
Пока Кончак искал меня взглядом, к нему, по-женски вихляя бедрами, подкатил накрашенный мальчик, весьма смазливый с виду и нахальный, как настоящая проститутка.
По-моему, шеф был близок к обмороку, когда я поднялся из-за стола и решительно оттер цепкого, словно рыба-прилипала, гомика в сторону. Мальчик только сокрушенно развел руками и плотоядно облизнулся – что поделаешь, конкуренция…
– Волкодав… ты!.. – И Кончак задохнулся от гнева.
– Ага, – изобразил я полную покорность. – Признаю. Гад и все такое прочее.
– Твою мать! – отвел душу Кончак трагическим шепотом.
– Здесь можно и громче, – с невинным видом посоветовал я. – Бар интернациональный. За надежность ручаюсь.
– Мы что, будем у всех на виду?.. – спросил, остывая, шеф.
– Закажем выпивку, изобразим душевную привязанность… К тому же музыка клевая…
– Душевную привязанность? Это как же?
– Ну, если вы меня не любите…
– Ты у меня когда-нибудь дошутишься… – прошипел потревоженной змеей Кончак. – Кончай ваньку валять! Говори по существу.
– Есть! – с преувеличенным рвением вытаращил я глаза. – Мы идем в номера. Я уже оплатил.
Испепелив меня взглядом, Кончак снова выматерился, но смирился и пошагал за мной на второй этаж, где находились уютные гнездышки для любовных утех гнилой ветви человечества.
Кое-кто из геев проводил нас завистливым взглядом – вечер только начался, а этот дылда уже нашел себе 'подружку'.
Знал бы Кончак, кем его здесь посчитали…
Мы молчали до тех пор, пока я тщательно не проверил детектором всю комнату на предмет наличия 'клопов' – береженого Бог бережет – и не включил глушилку, миниатюрный ультразвуковой генератор.
– Я говорил, что место со всех точек зрения выше любых похвал, – констатировал я, разливая прихваченное с собой виски по стаканам. – Вы сальца, случаем, не захватили?
– Паразит… – 'ласково' откликнулся шеф и выпил стакан одним махом. – Еще плесни…
Минут пять в комнате царила тишина: Кончак о чем-то сосредоточенно размышлял, а я в ожидании разговора невозмутимо глотал виски, закусывая жареным арахисом.
– Доложи обстановку, – наконец соизволил буркнуть он и расположился в кресле поудобней.
Мой доклад много времени не занял. Главным, что я попытался донести до сознания шефа, было то, что операция 'Брут' все сильнее и сильнее начала попахивать дерьмом.
– Супругов Нельке мы уже отсекли.
Интересно как? – едва не спросил я, но благоразумно промолчал – чересчур длинный язык в нашей системе могли укоротить вместе с шеей.
– Но Сеитов – это интересно…
– Еще бы, – не сдержался я. – Такое впечатление, что операция превратилась в облаву, а ваш покорный слуга Волкодав выступает в роли не 'борзой', а затравленного зайца.
– Что Муха? – не обратил внимания на мой выпад шеф.
– Залег, падла, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
– Так и должно быть. Тебя сейчас прокачивают по всем нашим каналам. Благодаря операции 'Брут' мы наконец вычислили несколько продажных шкур в штабе.
– Интересуются биографией?
– Копают глубже некуда. Но и мы не лыком шиты, деза сработана капитально.
– И когда, по вашему мнению, закончится проверка?
– Очень скоро. Материалы уже ушли в Грецию.
– Проследили – кому?
– Не рискнули. И так понятно. Лишний шелест может насторожить Толоконника.
– А как поживает любезный Борис Львович?
– Намедни схоронили.
– Ну?
– Несчастный случай. Автомобильная катастрофа.
– Бывает…
Интересно, куда теперь подалась прекрасная Лизка-Елизавета-Эльжбет? Не скрою, я бы встретился с нею опять, и с преогромнейшим удовольствием…
– Сеитов, Сеитов… – бубнил себе под нос Кончак. – В свое время я с ним встречался.
