воспоминаний целомудренной монашки о несостоявшейся в молодости дефлорации.
А если короче и доходчивей, то любой из работающих 'на холоде', будь он 'тихушник', 'волкодав', 'борзой' и прочая, думает о возможных последствиях провала в последнюю очередь, а уж я – и подавно.
И мне совсем не улыбалась перспектива использовать по назначению крохотную ампулку, замаскированную под что угодно, чтобы навсегда уйти в мир теней, где я точно не попаду в райские кущи.
Козе понятно, что между провалившимся 'тихушником' и диверсантомликвидатором, особенно если он 'наследил', есть большая разница.
Первому обычно светит срок, пусть и приличный, но не без знамения надежды. А вот второму ничего иного, кроме пули – в лучшем случае, – ждать не приходится.
И если дело дойдет до суда (что бывает весьма редко, поскольку у всех спецслужб мира рыло в пуху) и какая-нибудь из разведок решит предать гласности 'подвиги' Джеймса Бонда противной стороны, то в ответ получит не менее впечатляющую 'посылку', из-за которой их свои же правители размажут по стенке.
Поэтому я особо не мучился извечным вопросом: 'Быть или не быть'. Мой тернистый путь лежал только в одном направлении – зубами грызть камни, вывернуться наизнанку, но выбраться на свободу.
Я отдавал себе отчет в том, что расколоть меня, в общем-то, раз плюнуть. Если, конечно, за дело примутся спецы Сеитова. Есть очень много способов разговорить клиента. Кому об этом не знать, как опытному диверсанту-ликвидатору Волкодаву.
Все эти медицинские штучки с 'сывороткой правды' – даже не цветочки, а нераспустившиеся бутоны на пышном кусте современных методов дознания. А значит, я просто обязан уйти изпод 'опеки' Толоконника, чтобы позже сыграть с ним по своим правилам.
Пока я был в беспамятстве, меня обшмонали, как последнего фраера в ментовке. Не обошлось и без детектора по выявлению 'клопов' – я его заметил на полке шкафа в кабинете Толоконника. И в глубине души порадовался своей предусмотрительности – что избавился от радиомаяка у входа в особняк.
Но, слава Богу, что при обыске не было Сеитова, разведчика с большим стажем. Иначе он не преминул бы распотрошить мой хипповый ремень с кучей заклепок и бляшек, так гармонирующий с кожаной курткой а-ля Майкл Джексон, которую я носил, выполняя предписания наших мотивировщиков, разрабатывающих для агентов так называемые психомодели.
Или проще говоря – создающих для каждого индивидуума несколько образов, маскировочных личин, затрудняющих действие контрразведчиков противника по опознанию 'объекта'.
В Афинах я шарил под крутого малого с узким лбом – это для греческих спецслужб, на всякий случай. Поэтому модные ботинки-танки, куртка и брюки из очень дорогой и прочной материи только подчеркивали мой имидж, при всей своей броскости наименее выделяющийся из многочисленной толпы мужиков, сдвинутых по фазе из-за последних веяний плейбой- моды.
При обыске куртку с меня сняли, а затем так и не вернули, но она как раз и была при всей своей вызывающей броскости абсолютно чиста по части тайных заморочек.
Так и было задумано мотивировщиками: вызывающее наибольшие подозрения – совершенно 'прозрачно' на предмет различных спецусовершенствований.
Метод противопоставлений: горячее – холодное, белое – черное, молодое – старое, а в нашем случае – если при обыске самого подозрительного предмета туалета все чисто, значит, дальнейший шмон бесполезен.
Кажется, что все это – бред сивой кобылы, но против науки не попрешь, сам не раз убеждался, глядя на таможенников и погранцов, – кого и как они трясут.
А вот мой слегка потертый ремень буйволиной кожи с тусклыми железкамиукрашениями, обычный с виду, правда фирменный, что соответствовало моему имиджу, но ничего из ряда вон выходящего, был нашпигован разными заморочками по самое некуда.
Ремень с меня не сняли, так как он шел в комплекте с джинсами и был приклепан к ним заклепками. Мода…
Только я знал, что он снимается элементарно, стоит лишь немного поколдовать над ним – от силы десять-пятнадцать секунды. Но для этого при обыске требовался несколько иной подход и соответствующая ситуации квалификация тех, кто устроил мне шмон.
И я решил, что пора действовать. И пусть эта долбаная операция 'Брут' летит в тартарары, ибо чем старше я становился, тем дороже ценил собственную шкуру. И терять ее вместе с головой из-за чьих-то больших денег мне почему-то совсем не хотелось. Даже если нам с Акулой и светит приличная премия.
Окно в моем 'карцере' было зарешечено, а прутья решетки толстые и вовсе не заграничного вида – Малыш знал толк в таких делах, а потому плюнул на эстетику и сварганил все понашенски, как в СИЗО.
Перестраховщик хренов… Подумаешь – наручники, охрана, решетка, как для слона…
Я утопил одну из заклепок ремня, немного сдвинул ее в сторону, и мне в руки упала универсальная отмычка, плод многолетних изысканий гениальных умов отдела спецоснастки. А еще через минуту мои наручники уже валялись на кровати – выдра[63] была выше всяких похвал.
Теперь предстояло заняться окном, так как дверь запиралась снаружи крепким засовом.
Снова покопавшись в ремне, я только хихикнул ехидно – знай Толоконник, что в его 'карцер' попадет диверсант-ликвидатор ГРУ с соответствующим обеспечением спецтехсредствами, ночи не спал бы в терзаниях за надежность этой клетки.
Я выкрутил одну из бляшек и вытащил на свет ясный тонкую титановую проволоку с алмазным покрытием, ноу хау конца двадцатого века; всего их было у меня четыре штуки. Этот усовершенствованный напильник резал сталь как масло, притом прокат любых конфигураций…
Решетка сдалась минут за десять – силенок мне всегда хватало. Я открыл окно и посмотрел – третий этаж. Ха! Подумаешь, еще один тренировочный прыжок почти с парашютной вышки. Плевое дело.
Тем более, что вокруг особняка ухоженный газон, мягкий, словно матрац. Сейчас для меня рвануть когти, исчезнуть, раствориться в многонациональной толпе, заполнившей афинские улицы, – как два пальца описать.
Но вся беда в том, что я Волкодав, а не лис, убегающий из курятника. Мне есть еще, что сказать моему дорогому корешу Мухе, а в главное – Толоконнику.
А поэтому я сделаю совсем обратное тому, что подсказывает здравый смысл, – я сначала выйду наружу, а затем войду. Может, и не с парадного – я человек не гордый и не дворянских кровей, – но все равно вернусь в эту обитель зла и хамства, чтобы немного стравить пар. Иначе я просто перестану себя уважать…
Люблю входить в здания через черный ход. В приличных домах парадные двери обычно под присмотром самого мажордома, лично проверяющего замки и засовы. А служебный ход запирает какой-нибудь служка, часто полусонный, если дело происходит ночью, а то и под хмельком. И нередко черный ход бывает и вовсе нараспашку.
Что поделаешь, человеческую сущность не могут изменить ни века, ни общественные формации, ни государственное устройство, ни господствующая идеология. Человек по натуре ленив, забывчив, безответствен. Короче – пропадай моя телега, мне море по колено.
