потому что как скифы, так и тавры придавали этому обычаю большое значение и могли совершать обряд братания только на поле боя, когда один из братающихся по меньшей мере спас жизнь другому (тех, кто имел больше трех побратимов и кто совершал этот обряд в пьяном виде во время мирных будней, скифы и тавры презирали), но, выпив вино, освященное кровью и Девой, басилевс Окит и переводчик Тихон стали друзьями.
Поэтому, выслушав просьбу Тихона о помощи в освобождении матери из рабства, басилевс тавров долго не раздумывал.
– Завтра я пошлю гонцов ко всем вождям племен тавров. Пусть доложат мне, что им об этом известно. И завтра же мои верные люди отправятся в Неаполис к царю Скилуру. Если твоя мать там, в скором времени ты сможешь прижать ее к своей груди.
– Для выкупа нужно золото. Сколько понадобится, я заплачу…
– Нет! – перебил Тихона басилевс. – Это моя забота. А ты пока отдыхай. Могу предложить хорошую охоту: олени, косули, дикие бараны – их тут изобилие. Или желаешь сразиться с медведем? Найдем…
ГЛАВА 19
Афеней, вялый, с нездоровым отечным лицом, лежал в своей юрте, стоящей чуть поодаль от походных сарматских кибиток, возле кустарника. Осторожный и хитрый, лазутчик сармат и здесь остался верен себе: среди кустов и примыкавших к ним зарослей легче было ускользнуть незамеченным от сколотов. Ночевал Афеней в юрте редко, с полным основанием считая, что ему вовсе не обязательно подставлять грудь под острие дротика или стрелы, случись ночная вылазка сколотов, как уже не раз бывало за время осады – несколько тайных, хорошо замаскированых убежищ-землянок отрыли ему подручные Одинокого Волка в лесах, где ольвийский купец и коротал в одиночестве ночное время.
С вождем языгов у Афенея отношения не сложились. Властолюбивый и жестокий Дамас с недавних пор делал вид, что не замечает вызывающего поведения Афенея, который взял за правило исчезать из лагеря в самые неподходящие моменты, не ставя его в известность. Афеней в глубине души побаивался вспыльчивого Дамаса – тот мог в приступе ярости предать забвению услуги купца как лазутчика, а также наказ царя роксолан Гатала всячески содействовать ему в выполнении тайного поручения (что больше всего бесило языга) и попробовать своим мечом крепость шейных позвонков нахального эллина. Но идти на поводу у недалекого и грубого варвара Афеней не хотел, понимая, что рано или поздно тот возомнит себя вершителем его судьбы, как это случилось с царем Гаталом, и тогда ему не сдобровать. Но если Гатал не скупился на плату лазутчику-купцу, то с Дамаса взятки были, как говорится, гладки: темный кочевник предпочитал золоту коней и оружие, хорошие вина и наложниц, поэтому всю добычу с набегов тратил на свой гарем, пиры, вооружение телохранителей и боевой дружины, а услуги Афенея принимал как должное, изредка оказывая тому честь приглашением на пиршество, где сарматы позволяли себе издевки в адрес купца. Злопамятный.
Афеней поклялся в подходящий момент напомнить заносчивому варвару неуважительное отношение к своей особе, а пока старался держаться подальше от него, не появляясь на пирах и не принимая участия в тайных совещаниях.
Дамас же ярился на пронырливого строптивца, когда в очередной раз телохранители языга, обыскав весь лагерь и окрестности, с виноватым видом разводили руками, возвратившись ни с чем, и копил злость про запас, чтобы когда-нибудь все-таки поставить на место любимчика царя Гатала.
А тем временем Афенея неотступно преследовала одна мысль: как выполнить в срок поручение царя Гатала. В этом он был заинтересован не меньше повелителя роксолан. Попытки связаться со сборщиком податей не увенчались успехом – сторожевые дозоры сколотов были бдительны и ночью и днем, а читать и писать варвар не умел. Поэтому, проторчав с риском для жизни несколько ночей в кустах около валов в надежде переговорить со своим осведомителем (тот теперь нес охранную службу наравне с остальными мужчинами племени и изредка появлялся в условленном заранее месте), Афеней оставил эту затею, потому что дозорные сколотов по приказу Марсагета патрулировали валы группами числом не менее трех-четырех человек. Мучась бессоницей от собственного бессилья, Афеней с тревогой наблюдал за бесплодными попытками сармат взять.
Старый Город приступом. Время стало союзником сколотов; они были хорошо обеспечены продовольствием, не в пример изголодавшим сарматам, – у тех иногда дело доходило до драки из- за ячменной лепешки или куска мяса павшей лошади. Только аланы Карзоазоса пока не испытывали нужды в еде, но предусмотрительный военачальник не торопился поделиться своими запасами с остальным сарматским воинством, заняв выжидательную позицию. В затею Дамаса взять Атейополис приступом он мало верил и на военных советах пытался убедить остальных военачальников и вождя языгов отойти от валов в степь, чтобы выманить войско сколотов и уничтожить, устроив засаду.
В какой-то мере Афеней был с ним согласен: кочевники-сарматы не привыкли к длительным осадам и больше надеялись на молниеносные удары конницы среди степных просторов, что почти всегда приносило им успех. Но в то же время он опасался, что опытный военачальник Марсагет использует предоставившуюся возможность, чтобы обратиться за помощью к соседним племенам или, что еще хуже, к царю Скилуру, боевая дружина которого была очень сильна. И тогда исход битвы не вызывал у купца никаких сомнений – ослабленные длительными боевыми действиями дружины сармат не выдержат натиска с двух сторон, и легко представить гнев царя Гатала, вернись.
Афеней, не выполнив его приказа… Конечно, Афеней мог укрыться за стенами Ольвии – ее охраняли отряды царя Скилура, а они, конечно же, не допустят появления войск царя роксолан во владениях сколотов. Но, хорошо зная коварство Гатала, в достижении своих целей не менее настойчивого и неразборчивого в средствах, чем он сам, купец-лазутчик не сомневался, что его слуги в один прекрасный день могут найти хозяина с ножом в сердце.
Сын рабыни, ставшей вольноотпущенницей, Афеней с малых лет в полной мере ощутил на себе презрение сверстников, сторонившихся его, как зачумленного, и нередко избивавших мальчика, словно приблудного пса. Рыжий, нескладный подросток к двенадцати годам замкнулся в себе и стал избегать заносчивых юных эллинов. Но, в то же время, неоднократно битый, он старательно совершенствовался под руководством опытных наставников, нанятых богатым Кононом для обучения своего наследника приемам кулачного боя, борьбы и владения оружием.
И если в раннем детстве Афеней мог подолгу рассматривать красивую бабочку, бережно трогая ее бархатистые крылья, выхаживать подбитую мальчишками ворону или собрать со всей округи добрый десяток запаршивевших котов и кормить, поить, а затем укладывать спать в крохотные комнатки, по его просьбе сооруженные рабами Конона, вызывая этим умиление слуг и родителей, то в шестнадцать лет он, из-за отношения к нему сверстников, стал законченным негодяем к ужасу доброй и ласковой матери и недалекого, но не чаявшего в нем души отца.
Теперь многострадальное кошачье отродье не знало, куда спрятаться от метких стрел Афенея, и часто, обозленные смертью своих питомцев, соседи Конона приходили к старику искать управу на злобного юнца. Конон кряхтел, расплачиваясь за понесенные соседями убытки и, пожурив любимца за недостойное будущего гражданина поведение, прощал ему эти
