А перед глазами Андрея, как только мысли переносили его в сквер, немедленно появлялось траурно-алое пятно крови на светло-сером асфальте. Он не мог без содрогания вспоминать, как просто и даже обыденно Дрозд расправился с псом. Такая жестокая невозмутимость была выше понимания Андрея.
Сегодня Андрей решил пойти на реку. В отсутствие Алины тренировки стали казаться ему откровенно скучными, и юноша, сказавшись нездоровым, прямиком со спортзала направился на пляж.
В киоске он купил два бутерброда и бутылку минеральной воды, и, уединившись в тени кустарника, задумчиво жевал кусочки сырокопченой колбасы, которые по упругости не уступали резине. Мыслями Андрей был очень далеко и от пляжа, и от города, и даже от родной страны.
– Вот ты где… Хи-хи…
Негромкий голос, раздавшийся рядом, заставил задумавшегося юношу вздрогнуть.
Андрей поднял голову и встретился взглядом с Чупачупсом. Так прозвали Гелия Пекарского, который учился в том же классе, что и Андрей.
– Тебе чего? – недовольно спросил Андрей.
Чупачупса в школе не любили. Это был ярко выраженный подхалим, наушник и мелкий пакостник. Семья Гелия слыла зажиточной и даже интеллигентной, тем не менее, Чупачупс никогда не упускал случая прибрать к рукам то, что плохо лежало.
Поговаривали, что Пекарский приторговывал наркотой среди школьников младших классов. Но за достоверность информации Андрей не поручился бы.
– Привет… Хи…
Загадочно ухмыляясь, Чупачупс сел в тени напротив Андрея, подогнув под себя длинные худые ноги. Его непропорционально маленькие коричневые глазки тревожно блестели, а ярко-рыжие волосы были всклокочены и смахивали на воронье гнездо.
Пекарский и впрямь напоминал леденец на палочке, благодаря которому получил свое прозвище. Он был длинный, как глист, зато имел голову колобком, казавшуюся шире плеч.
Когда Чупачупс бежал, то создавалось впечатление, что вот-вот его тонкая шея не выдержит нагрузки, голова оторвется и покатится по земле, словно футбольный мяч.
Несмотря на то, что лето уже заканчивалось, кожа у Пекарского была серовато-белого цвета. Он снял майку, и Андрею померещилось, что на него дохнуло могильным холодом.
– Ну?
Андрей смотрел на Чупачупса выжидающе и с невольной тревогой.
За десять школьных лет он поневоле изучил Пекарского, что называется, вдоль и поперек. Андрей знал: если появляется Чупачупс, значит нужно ждать неприятностей.
Хорошо подкованные в истории старшеклассники почти всерьез предлагали поступить с Пекарским так, как в древние времена, когда гонца, принесшего плохую весть, посылали на плаху. По этой причине 'рокового' Чупачупса сторонились, как зачумленного.
И тем не менее, Пекарский в роли изгоя чувствовал себя прекрасно. Всеми гонимый, он научился тщательно прятать свои мысли под маской недалекого простака.
На его лунообразной физиономии практически всегда была приклеена глуповатая улыбка вкупе с предупредительным выражением, легко читающимся как 'Чего изволите?'. Чупачупс был непревзойденным льстецом, и на его удочку, даже не подозревая об этом, попадались многие.
Андрей в классе тоже был на положении отверженного – может, в меньшей степени, нежели Пекарский, но со всеми вытекающими из этого факта последствиями. Между ними была только одна, но весьма существенная, разница: Андрей сам сторонился коллектива, а Чупачупса не принимали в свои игры даже ученики младших классов.
В свое время всеми отвергнутый Пекарский пытался подружиться хотя бы с Андреем – как с другом по несчастью, но из его затеи ничего не вышло. Андрею приятней было одиночество в своем коконе, нежели дружба с человеком, способным продать ближнего за грош.
– У тебя фигурка – класс, – сказал Чупачупс, изображая на своей веснушчатой физиономии искреннее восхищение. – Мне бы такую…
Он согнул руку в локте, пощупал мягкую мышцу и сокрушенно вздохнул.
– Все изложил? – с неприязнью спросил Андрей, пропустив мимо ушей откровенную лесть Чупачупса. – Если да, то вали отсюда по холодку. Не мешай отдыхать.
– Фи, как грубо… Я к нему с дорогой душой, а он – ругается…
Чупачупс и не думал уходить, наоборот, устроился поудобней.
Андрей не без уныния покорился неизбежному и промолчал. Он знал: если Чупачупс вцепится в когонибудь, то избавиться от него по-доброму невозможно.
А поскольку Андрей являлся противником рукоприкладства, то несколько часов в обществе Пекарского можно было считать выброшенными из жизни.
– Книжки читаешь…
Чупачупс повертел в руках детектив в яркой обложке, который Андрей взял на пляж, чтобы убить время.
– Книжки – это хорошо… Хи-хи…
Загадочное выражение словно приклеилось к лицу Пекарского. Он оставил книгу и начал ковырять в зубах спичкой.
– Закуришь? – спросил Чупачупс, доставая сигареты.
– Шутник…
Андрей раздраженно отвернулся. Кому-кому, а Пекарскому было хорошо известно, что Андрей не курит.
Черт возьми, что нужно этому ублюдку?!
– Напрасно…
Чупачупс показал в широкой улыбке крупные зубы, которые росли вкривь и вкось.
– Сигарета успокаивает.
– Я и так спокоен.
– Пока спокоен…
– Что ты хочешь этим сказать?
– А я уже почти сказал.
Чупачупс снова осклабился.
– Ты советы принимаешь? – спросил он многозначительно.
Андрей хотел сказать, что да, принимает, но только не от таких придурков, как Гелий Пекарский, однако сдержался.
Юношу начало разбирать любопытство, смешанное с тревогой: уж больно загадочно выглядел Чупачупс, словно владел некой тайной, имеющей для Андрея большое значение.
– Допустим, – сказал сквозь зубы Андрей.
– Тогда слушай: бери ноги в руки и линяй отсюда как можно скорее.
– Не понял…
– Тебя по всему пляжу ищет Самурай с братвой.
Андрей почувствовал, как тревожно сжалось сердце. Самурай, бригадир вощанских отморозков, был тем бандитом, который имел виды на Алину.
– Зачем? – спросил Андрей – лишь бы сказать что-нибудь.
– Хи-хи… – показал свои лошадиные зубы в карикатурном оскале Чупачупс. – Я этого не знаю, а тебе лучше у них не спрашивать. По-моему, они накурились травки и имеют очень серьезные намерения. Так что сам смекай.
Похоже, Пекарский говорил правду. Наверное, на пляже отирался соглядатай Самурая,
