должны быть на борту катера. Должны! Он точно помнил…
Все испортил второй двойник. Он нагло влез в мысли Гарани и с издевкой сказал: «Дурак! Окстись. Марья давно тебя бросила». Как бросила, почему?!
Подсказка второго двойника заставила очнуться первого братца, который недовольным голосом сделал ему замечание – мол, помалкивай и не нарушай кайф. Вот тут-то они и сцепились. Главный Гараня не мог даже слова вставить в их словесную баталию.
Двойники угомонились только тогда, когда группу доставили на берег. Они как-то незаметно растаяли, спрятались в подсознании, оставив поле брани за главным Гараней.
Без поддержки буйных братцев он почувствовал себя очень неуютно, а потому стоял потупившись, не вникая в речь босса и не обращая внимания ни на своих будущих товарищей, ни на красоту бухты, прикрытую сверху, словно хрустальной короной, неестественно высоким, прозрачным и чистым небом.
Гараня тупо размышлял, как его угораздило очутиться невесть где и неизвестно по какой причине. Он пытался вспомнить вчерашний (а может, позавчерашний?) вечер. По крайней мере, начало вечера. Дальше все было как в тумане.
Когда стемнело, в его обшарпанную двухкомнатную квартиру на окраине пришли гости (кто? этого он сказать не мог – к нему приходили разные люди; главное, чтобы они заявлялись не с пустыми руками). И начался обычный гудеж, закончившийся обязательным мордобитием. Хорошо, что никого не порезали. Или?.. Нет-нет, поножовщины точно не было.
Гараня кого-то разнимал и увещевал, с кем-то мерился силой, кому-то дал по зубам и получил в ответ хорошую оплеуху, затем все помирились и послали какую-то совсем незнакомую профурсетку (откуда она взялась?!) в магазин за спиртным.
Шебутная девка, вопреки сомнениям собутыльников, все-таки возвратилась, но с гнилозубым хмырем, которого общими усилиями тут же выкинули за порог. Она и не думала заступаться за своего приятеля, лишь хохотала до упаду.
Дальнейшие события припоминались ему совсем уж смутно. Последним светлым пятном в его забубённой памяти был уличный фонарь. Гараня вызвался кого-то провожать, но дошел только до фонарного столба.
Сначала он обнимал его, пытаясь удержаться на ногах, но земное притяжение в этот вечер было чересчур уж сильным, и Гараня решил не сопротивляться природному явлению. Он лег прямо под фонарем, в светлом круге, и уснул, подложив под голову найденную тут же газету.
А потом началась какая-то чертовщина. Воспоминания стали беспорядочными и эпизодическими, будто их показывал пьяный киномеханик в сельском клубе, у которого то и дело рвалась лента.
Сначала появились смазанные кадры больничной палаты… или вытрезвителя – трудно сказать. По крайней мере, там присутствовал мужчина в белом халате.
Затем случился обрыв ленты и появилось новое изображение. Оно напоминало кадры из фильма ужасов: грохочущий, ревущий металлический ящик, перемещающийся в пространстве, и в нем находился не актер, а он сам.
Гараня видел лучики света, которые проникали внутрь через небольшие отверстия; он пытался посмотреть, что там творится снаружи, но никак не мог встать даже на колени. Его швыряло от одной стенки ящика к другой, словно тряпичную куклу. В конце концов он снова отключился.
Следующий сюжет был связан с авиацией. Гараня увидел небольшой самолет и услышал рев моторов. Его несли на носилках, и над ним висело хмурое предвечернее небо.
Потом кинолента снова оборвалась, и он проснулся уже на борту катера, изнывая от жажды и с сильной головной болью, которая прошла, когда Гараня напился воды…
Едва катер снялся с якоря, Гараня быстро отошел в сторону от брошенных на произвол судьбы «новых робинзонов», трясущимися руками отвинтил пробку-колпачок и сделал несколько глотков.
Виски буквально взорвало внутренности и вмиг докатилось до мозгов, прояснив мысли и в конечном итоге высветив ситуацию, в которую угодил несчастный Гараня.
Осознание реального положения вещей сразило его наповал. Гараня не сел, а рухнул на горячий песок и в отчаянии обхватил голову руками. Для него остаться на необитаемом острове, где нет ни пивных ларьков, ни магазинов, было настоящей трагедией.
Глава 2
Оставшиеся на необитаемом острове «новые робинзоны» не видели трагедии, разыгравшейся на катере. Им было не до созерцания ни окрестных красот, ни океанической дали. На какое-то время их охватило общее оцепенение, время от времени прерываемое тяжелыми вздохами и бессмысленным бормотанием.
То, что с ними случилось, было выше их понимания. Некоторым все еще казалось, что это сон, навеянный или парами алкоголя, или наркотиками.
Чувство обреченности, охватившее их во время речи босса, усилилось многократно, когда катер покинул бухту. Может, потому, что чересчур резким был переход от российской осени к жаркому южному лету, напоенному незнакомыми запахами.
Здесь все казалось чужим и незнакомым: и высокое, прозрачное небо, не замутненное газами от выхлопных труб автомобилей, и удивительно чистый золотой песок, который словно специально промыли и уложили на пляж, и высокие пальмы, которые они видели только по телевизору, и аквамариновая вода в бухте, и безбрежный океан, блистающий до самого горизонта расплавленным серебром.
Первым освоился с обстановкой вор. Окинув оценивающим взглядом товарищей по несчастью и быстро составив о них первое представление, он подошел к Гаране и без всяких предисловий сказал:
– Дай глотнуть.
Гараня, погруженный в путаные мысли, то ли не расслышал, что сказал вор, то ли проигнорировал просьбу, очень смахивающую на приказание. Он сидел на древесном стволе, поваленном тайфуном и отполированном волнами до матовой белизны, и угрюмо смотрел прямо перед собой.
– Ты чё, козел, не понял?! – взбеленился вор, изображая из себя очень крутого; похоже, ему захотелось стать бугром маленькой колонии, и он решил форсировать события.
Он попытался выхватить бутылку из рук Гарани, но у того она будто приросла к ладоням. Единственное, чего добился вор, так это заставил Гараню встать.
– Отдай, иначе урою! – напыжился вор, по-волчьи скаля крупные зубы.
– Перестань, ты чего… – слабо сопротивлялся Гараня, но бутылку из рук не выпускал.
– Не хочешь по-хорошему…
С этими словами вор развернулся и врезал Гаране с правой по челюсти. Тот мотнул головой, невольно отступил назад и, зацепившись за ствол, мягко шлепнулся на песок. Бутылка осталась в руках вора.
– Знай свое место… доходяга, – сказал он презрительно.
Вор отошел в сторону и, не обращая внимания на остальных «новых робинзонов», с удовольствием присосался к горлышку бутылки.
«Ничего, – думал он, – два месяца на природе – не срок в зоне. Продержусь… А этих шестерок нужно сразу ставить на место. Пусть знают, что у них есть пастух. Уроды…»
– Верни, – вдруг раздалось за спиной.
Вор резко обернулся – и увидел Гараню. Тот стоял набычившись и смотрел на него лихим взглядом. Правую руку Гараня держал за спиной.
