Правда, утренняя зарядка для Глеба, который любил подольше поспать, была сущим наказанием, и он увиливал от занятий физкультурой, как только мог. Но в этом вопросе отец был неумолим.
«Когда-нибудь скажешь мне спасибо, что я гоняю тебя до седьмого пота, – говорил, посмеиваясь, Николай Данилович. – Знаешь, что наиглавнейшее в нашей профессии? Понятное дело, за исключением фарта.
- Запомни, сынок: главное в нашем деле – крепкие мышцы и быстрые ноги. От способности вовремя дать стрекача напрямую зависит продолжительность существования кладоискателя в этом мире».
«А зачем нам все это? Мы ведь не доедаем последний кусок хлеба без соли. Разве тебе не хочется пожить спокойно?» – с подковыркой спросил Глеб.
«Выучил умника на свою голову… – Николай Данилович отвесил Глебу легкий подзатыльник. – Желаешь окончательно перейти на государственные хлеба и работать по специальности?»
«Батя! – с деланным ужасом воскликнул Глеб. – Постучи по дереву! Я хочу оставаться твоим рабом до скончания века, несмотря на тяжкий, непосильный труд». – Он показал свои мозолистые ладони.
Сын и отец с любовью посмотрели друг другу в глаза и весело расхохотались…
По настоянию родителей Глеб окончил институт и стал дипломированным археологом. «Нужная специальность в нашем деле, – решительно сказал отец, когда Глеб после окончания школы встал перед нелегким для юноши выбором, куда пойти учиться. – Будешь у меня научным консультантом».
Отец прибеднялся. Это Глеб понял лишь тогда, когда оставил за плечами пять лет, потраченных на получение высшего образования. Николай Данилович был настолько подкован в истории древнего мира и средневековья, а также в практической археологии, что ему впору было читать лекции в институте или писать научные трактаты. С бугра, где расположились кладоискатели, открывался великолепный вид. Обширная низменность заросла лесом, разрезанным на куски тонкими серебряными прожилками ручьев и речушек. Там и сям виднелись невысокие, зализанные временем, холмы; лишь некоторые имели обрывистые склоны, большей частью глиняные. Но глаза Николая Даниловича и Глеба приковала возвышенность, которая резко отличалась от окружающего ее ландшафта. Ее обрывы были самыми настоящими скалами, а верхушку словно срезало гигантским ножом. Возвышенность и была тем местом, куда держали курс отец с сыном. Свое название Три Могилы она получила благодаря трем высоким курганам искусственного происхождения, насыпанным на самом ее верху.
Как оказалось, они и впрямь были могилами, но кто в них покоился, про то история умалчивает. Курганы перекопали вдоль и поперек еще в незапамятные времена. Поэтому на долю современных грабителей могил достались лишь мелкие фрагменты керамической посуды и разный строительный мусор.
– А если сведения не верны? – стряхнув задумчивость, спросил Глеб. – Вдруг это чья- нибудь жестокая шутка?
– В этом и заключается вечный кайф нашей профессии, – улыбнулся отец. – Рулетка. То ли будет, то ли нет. Иногда ищешь одно, а находишь совсем другое. Это в лучшем случае. А в худшем…
Он потрепал Глеба по плечу.
– В худшем случае хорошо отдохнешь на природе, закалишься физически и зарядишься энергией для будущих поисков.
– Думаешь, клад находится в одном из курганов? – с сомнением спросил Глеб.
– Вряд ли. Курганы насыпаны гораздо раньше. В описании, приложенном к плану, есть намеки, что внутри возвышенности имеются пещеры или какие-то пустоты. Не знаю, естественного они происхождения, или рукотворные, но я бы спрятал клад в подземном лабиринте. Это идеальный вариант для тайника. Весь мой предыдущий опыт обеими руками голосует именно за такое предположение.
– Но на плане пещеры не отмечены.
– Этот план – сплошная головоломка. На нем столько всего наверчено, что голова кругом идет. Скорее всего, объяснения разнообразных обозначений, геометрических рисунков и фигур животных заключены в зашифрованной части текста. Увы, шифр оказался нам не по зубам. Конечно, у нас было мало времени, чтобы заняться им капитально, но мне кажется он весьма сложный и нестандартный для тех времен.
– Насчет большой сложности шифра можно поспорить. Да, мы не смогли подобрать к нему ключ. Но нам все-таки удалось выяснить, что похожими шифрами пользовались иезуиты еще во времена Игнатия Лойолы[1]. И все же я уверен, что план составлен как минимум на два столетия позже.
– Пергамент, на котором нарисован план, старинный. Надеюсь, этот факт ты не будешь отрицать?
– Не буду. Но мою версию подтверждает начертание букв. Скорее всего, пергамент использовали, предварительно соскоблив прежний текст. В истории таких примеров не счесть. Тому, кто составлял план, понадобился материал прочный, долговечный и гибкий – например, чтобы его можно было носить, зашив в одежду. А что может быть лучше пергамента?
– А другой вариант ты не рассматриваешь?
– Какой?
– У составителя плана просто не было под рукой другого материала.
– Возможно. Ты намекаешь, что в то время бумага стоила гораздо дороже, нежели кусок вычиненной телячьей кожи, и была большим дефицитом?
– Это я и хочу сказать.
– Позволь возразить. Очень стойкие чернила, которые были использованы составителем плана, даже в старые времена считались «царскими». Так что их цена не шла ни в какое сравнение со стоимостью листка бумаги, пусть и самого хорошего качества.
– Значит, версию «Монах» ты по-прежнему считаешь главной…
– Да. Только у монаха была возможность умыкнуть старинный пергамент для своих целей, только монастырские переписчики и иже с ними имели возможность пользоваться «царскими» чернилами из-за их дороговизны.
– Ты забываешь о дворянах и придворных.
– В те времена их грамотность оставляла желать лучшего. И уж тем более они не отличались большими успехами в каллиграфии. А на плане текст написан, как напечатан, – ни единой помарки, очень опытной, уверенной рукой…
Такие разговоры они вели уже в течение двух месяцев. Темы их бесед не отличалась ни новизной, ни оригинальностью, и почти всегда сводились к обсуждению предстоящей экспедиции и плана, который попал им в руки совершенно случайно.
«Указующий перст судьбы», – прокомментировал Николай Данилович находку, когда они разобрались, какая местность была изображена на плане. Но странное дело – большой радости в его голосе почему-то не чувствовалось…
А начиналось все так. Чтобы чем-то себя занять в перерывах между работами «в поле», когда Глеб с отцом искали очередной клад или какое-нибудь древнее захоронение, юноша нанялся в зимний период на временную работу в историко-архитектурный комплекс- заповедник в качестве экскурсовода. Старый монастырь (которым даже церковь почему-то не интересовалась) и развалины средневековой крепости, а также окружающую их местность, заповедником можно было назвать лишь с известной натяжкой. Все постройки были разломаны и загажены еще при советской власти, на восстановление денег никто не давал ни
