нотариусу и оформим соответствующие документы. Чтобы ни у кого не было никаких претензий.
Потерявший слащавость 'голубой' молча кивнул…
Егор Павлович не поддался на увещевания 'малинового пиджака', который настаивал на погашении долговой расписки у того нотариуса, который ее составлял. Они пошли в государственное нотариальное бюро, где выстояли в очереди почти два часа. Когда стороны подписывали бумаги, старик заметил сочувственный взгляд пожилого нотариуса, направленный на Ирину Александровну. Наверное, он, как и Егор Павлович, понял, что расписка – грубо сфабрикованная 'липа', но коль желание клиентов не входило в противоречие с законом (если кто-то решил за здорово живешь избавиться от лишних денег – это личное дело простофили), то и его дело – сторона. Нотариус решил промолчать. Тем более, что он видел, кто пришел вместе с 'голубым'…
Победу праздновали на квартире старика. По такому случаю слесарь Копылин даже нацепил галстук, который шел ему, как корове седло. Егор Павлович позвал и Гугу. Но едва нищий появился на пороге, Ирина Александровна решительно схватила его за рукав и потащила в ванную. Бедный Гуга едва не плакал от такого 'надругательства' над своей свободой, но актриса была неумолима. Пришлось несчастному попрошайке сбросить лохмотья и отдаться на милость железных рук слесаря, который тер Гугу мочалкой с таким усердием, будто хотел смыть не только грязь, но и содрать кожу. Когда юродивый вылез из ванной, его ждал еще один сюрприз – чистая, хотя и не новая, одежда Егора Павловича. Нищий, распаренный докрасна и даже надушенный усердным Копылиным – слесарь вылил на него почти полфлакона дорогого одеколона – к удивлению собравшихся, даже не пытался сопротивляться, когда на него натягивали новое платье. Не возражал он и против персонального стула, хотя и порывался несколько раз втихомолку занять свое любимое место на коврике у порога. Однако, очнувшаяся от черной меланхолии и брызжущая проснувшейся энергией 'тетя Ига' пресекала эти попытки с завидной настойчивостью и цепкостью.
Повздыхав от жалости к себе, Гуга решил отомстить честной компании, съев все, что стояло на столе. Он навалился на еду с мрачным и решительным видом и работал челюстями почти без остановки весь вечер, пока остальные веселились и дурачились словно дети.
Копылин был от Ирины Александровны без ума. Он то ходил гоголем, то ерничал, то рассказывал очень смешные анекдоты, а когда включили магнитофон, слесарь вел ее в танце так бережно и аккуратно, будто она была не живым человеком, а хрупкой фарфоровой статуэткой…
Разошлись далеко за полночь. Актриса осталась ночевать у старика, а Копылин потащил Гугу в свою мастерскую, где у него был топчан, раскладушка и кое-какие постельные принадлежности. После выпитого ему очень хотелось поговорить, а найти в два часа ночи более благодарного слушателя, чем значительно повеселевший Гуга, которому удалось тайком забрать из мусорной корзины свои лохмотья, было довольно трудно…
Прошло полмесяца. Старик по-прежнему водил Грея в тренировочный центр Чижеватова, но теперь по иной причине – к врачу-ветеринару. Раны волкодава заживали довольно быстро, но Михаила Венедиктовича беспокоила легкая хромота пса на левую ногу. Он боялся, что задеты нервные узлы, что чревато параличем.
Поэтому Грею делали массаж и прогревали пораженное место ультразвуком.
Ирина Александровна, как в совсем недавние времена, порхала, словно мотылек, забыв и про годы, и про болезнь. Она узнала, каким образом Егор Павлович заработал деньги, и ее благодарность чаще всего выражалась в нежных взглядах, которые актриса украдкой бросала на старика. Ей уже было известно, что он не переносит бурного проявления чувств, а потому Ирина Александровна старалась вести себя по возможности сдержанно, хотя это у нее не очень получалось.
Зато Грею доставалось сполна. Она замучила бедного пса своей заботой до такой степени, что он даже впал в апатию. Волкодав понимал, что у хозяина появилась подруга, это было ему знакомо по собственному опыту. Возможно, волкодав даже воспринимал их отношения с ревностью. Но он хорошо усвоил, что друзья его хозяина, его Бога – табу. Им нельзя причинять боль, из-за них нужно терпеть неудобства, связанные с посягательством на его независимость. И он стоически терпел, лишь поглядывая на хозяина с укоризной.
И все же снова воцарившаяся между стариком и актрисой идиллия была чересчур неправдоподобной и не могла до конца приглушить в душе Егора Павловича тревожное чувство надвигающейся беды. В своих таежных скитаниях он привык больше доверяться инстинкту, не раз спасавшему ему жизнь, нежели видимой части бытия, которая на поверку нередко оказывалась обманом. И теперь старик маялся, не в состоянии разобраться в собственных сомнениях и предчувствиях, довольно неуклюже маскируя свои терзания в присутствии Ирины Александровны.
Он заметил слежку, когда возвращался с Подковы, куда изредка захаживал, чтобы навестить приятелей и знакомых. Неприятный холодок, угнездившийся где-то под ложечкой, появился когда Егор Павлович садился на трамвай. Старику это чувство было знакомо до боли. Впервые оно возникло еще в молодости.
Однажды он нечаянно подошел ближе, чем следовало бы, к логову рыси, у которой были детеныши. И в какой-то момент резко остановился, будто наткнулся на невидимую преграду. Ему вдруг показалось, что у него появился третий глаз; он был незрячим, но улавливал флюиды неизвестной и грозной опасности настолько явственно, что Егор Павлович испугался до холодного пота. Он долго стоял в полной неподвижности, прислушиваясь к дыханию тайги и внимательно осматриваясь. Казалось, что вокруг царит полная безмятежность и умиротворенность, вообще присущие дикой природе, но старик, тогда еще просто Егор, не мог сдвинуться с места, чтобы продолжить свой путь.
Наверное, не посмотри он вверх, то так и остался бы лежать в глухом распадке до скончания века. Ему даже показалось, что мышцы сами сократились, запрокидывая голову.
Разъяренная самка-рысь уже была готова к прыжку. Она залезла на толстую ветку почти над головой Егора и когда он посмотрел на нее, злобно зашипела, обнажив клыки. Понимая, что карабином в такой ситуации он воспользоваться не успеет, Егор выхватил нож…
Тогда он еле добрался домой, истерзанный когтями хищницы, защищающей свое потомство. И не будь рядом верного пса, вовремя вмешавшегося в схватку, то рысь, совсем освирепевшая от ножевой раны, разорвала бы ему горло. С той поры Егор стал доверять интуиции не меньше, чем глазам или ушам.
И вот снова заработал 'третий' глаз – впервые за те несколько лет, что старик провел в городе. Егор Павлович, стараясь ничем не выдать беспокойство, неторопливо осмотрелся по сторонам и сразу же наткнулся на острый, напряженный взгляд крепкого парня, одетого в кожаную куртку. Он стоял на задней площадке вагона.
Старику никогда прежде не приходилось уходить от слежки в городских условиях. Он даже не предполагал, что такое с ним может случиться. В тайге, работая егерем, Егор Павлович попадал в разные ситуации.
Бывали случаи и когда за ним устраивали настоящую охоту. Но там он чувствовал себя как рыба в воде и, отменно зная местность, мог обставить кого угодно. А город так и остался для него чужим и непознанным.
Этот парень не может быть один, почему-то подумал старик. Тогда где другие? И вообще – с какой стати за ним следят как за шпионом?
Егор Павлович не стал выходить на своей остановке. Он сошел на следующей и тут же пересел на трамвай, который направлялся в обратную сторону. Егор Павлович сделал вид будто что-то забыл – искал у себя в карманах, рылся в наплечной сумке, сокрушенно качал
