извлекавшей огромные прибыли из работорговли и Великого шелкового пути, пролегавшего через земли Хазарии».
«Славянские земли в IX-Х веках стали для иудейских купцов источником „живого товара“. Русские рабы и рабыни во множестве отправлялись в страны исламского мира, где юноши высоко ценились за здоровье и силу, а девушки – за красоту. Но главная цель славянской политики Хазарского каганата была иной. Собственно, этих целей было две. Ближайшей – являлось всемерное политическое и военное ослабление русского государства, его превращение в младшего партнера и данника, чьи войска можно было бы с успехом использовать против ненавистной православной Византии. Конечной же целью было разрушение Киевского славянского княжества с последующим включением его земель в состав каганата или создание еще одного иудаизированного, подобно Хазарии, государства на торговом пути „из варяг в греки“. Такой исход сделал бы евреев финансовыми и торговыми господами всего евроазиатского пространства – от границ Китая до Пиренейского полуострова».
ИЗ ДНЕВНИКОВ СТУДЕНТА АКАДЕМИИ
Теперь я вновь возвращаюсь ко временам моей юности, когда, вернувшись из очередной поездки на Волгу, я снова с головой погрузился в напряженные будни борьбы за овладение мастерством, за крепость духа. Мне было тогда восемнадцать! Я заканчивал Художественную школу, а потом вскорости поступил в Институт имени И. Е. Репина Академии художеств СССР.
…Вокруг шумела жизнь, звенели капелью синие весны. Мы любили, страдали, проводили бессонные ночи в спорах, жадно проглатывали книги, много ездили по стране, делая для себя захватывающие дух открытия, которые потрясали нас всей противоречивой сложностью человеческого бытия и наглядно убеждали в справедливости слов Достоевского, что нет ничего фантастичнее реальности.
Я каждый день с утра до вечера работал в академических аудиториях и последним выходил из старой – такой роскошной и уютной библиотеки. Мне, как, впрочем, и всю жизнь, сопутствовало чувство тревоги и одиночества, отразившееся в моих дневниках. Прочитав по прошествии многих лет большую тетрадь в картонном переплете куда я записывал некоторые размышления, наблюдения и факты, я решил, что они могут представить интерес как документ тех лет, когда я был студентом.
Как это время отражалось в моей душе? Привожу некоторые из сохраненных моей женой дневниковых записей.
25 сентября 1950 г.
Нужно стараться брать сразу главное, т. е. делать отбор, брать наиважнейшие переломы формы (подчеркивать их, «как великие старики» – мастера прошлого), изучить череп. Решил рисовать только череп, пока не научусь рисовать его во всех ракурсах. Натюрморт. Рисовать. Быть независимым. Гнуть везде свою линию. Хватит копаться в себе. Мои летние этюды очень хороши (В целом). Головы отвратительны. Читать литературу. История философии (французская и русская).
29 октября 1950 г.
Как страшно что никому нельзя верить до конца! Почувствовал свою одинокость – это даже хорошо. Думать и писать… вот и все.
21 ноября
Очень тяжело и больно все ворошить в себе. Это потом Я напишу. Главное – сила духа. Об этом думаю.
8 апреля 1951 г.
Решил снова начать дневник. Дело в том, что я очень одинок. Это очень странно и не странно… Пришел к выводу, что я замечаю людей и люблю их за то, что отражаюсь в них, – если отражаюсь хорошо… Хочу вести дневник для оценки, как бы для собеседника, может быть, как пишет о себе Делакруа, – «я стану лучше от этого»…
Теперь о главном: сейчас у меня кончилась старая боль, связанная с М. Войцеховским, с тем, кто был для меня всем, т. е. другом во всех фазах. Как страшно психическое заболевание!
Теперь, когда я встретил его, я, помню, дрогнул. Трепет прошел по коленям… и все. Умерло или может возродиться заново? Он первый должен прийти, а я посмотрю, чем он стал.
Мне нужны умные собеседники, открывающие горизонты. Как важен разум. Хладнокровие. И я не написал главное – о работоспособности. Я за это время упал. Почему? Мой новый друг Ю. Егоров – он сам по себе обыкновенный, с немного вывернутой психикой, но у него есть вот то, что я мечтал бы иметь, – воля к победе.
Результат для него не играет той огромной роли, как для меня. Он сидит и тупо- напряженно делает, делает.
Я вообще не способен к рассуждению и логике. А форма – сплошная логика… И в то же время отчего-то чувствую себя выше многих, почти всех, с кем я имею дело (из сверстников). Виновато ли в этом мое пресловутое обаяние? Настороженность и поклонничество до известной степени окружающих? Но если мне не о чем говорить с моими соучениками, то мне неинтересно то, что волнует их. Это все кажется мне не то, «типично не то». Сегодня я почувствовал еще раз, что жизнь требует сил и огромной ответственности за себя, свои поступки. Собранность! Меня безумно нервирует шум, вечный шум в этой темной квартире, крики, голоса. Надо раньше вставать и раньше ложиться… Поминутно мучает ужас выхолащивания души. Нужно иметь свое внутреннее миропонимание. Это главное.
11 апреля 1951 г.
Пришел к выводу, что мне все-таки нужно учиться у Мыльникова. Был у него. Начатые пейзажи – жидко, с нагрузкой. Он сам довольно сух, с «черт знает откуда привязавшейся икотой». Говорит о том, что «что» – нам говорит природа, а «как» – мастера. Дышит ими. Портреты в духе Ван Дейка, – все они начаты очень хорошо, но музейно. Это, мне кажется, не совсем хорошо.
