известно, что в персональные выставки студентов, как правило, не проводятся.
…Дирекция института им. Репина и тов. Б. В. Иогансон, когда узнали, что открылась выставка Глазунова, возмутились этим вопросом. Они считают, что в творчестве Глазунова много путаного, есть тенденции увлечения импрессионизмом, декадентством, в некоторых картинах проявляются упадничество и пессимизм. И нельзя было предоставлять ему такую площадку, как ЦДРИ. Это не приносит пользы ни ему как художнику, ни окружающим (л. 7).
И далее:
…Но выставка активно посещалась молодежью. 5.2.1957 г. состоялось обсуждение выставки Глазунова, присутствовало более 1000 человек, главным образом студентов. Люди толпились в коридорах, толпа на улице слушала выставленные динамики.
Председательствовал на обсуждении художник Яр-Кравченко. В прениях выступил Ральф Паркер, б. работник английского посольства, живущий в Москве. Он говорил, что все течения в искусстве имеют право на существование, говорил о необходимости свободы в творчестве художника. Были другие подобные выступлении, прерывающиеся аплодисментами и выкриками: «Надоело официальное искусство!», «Глазунов – это свежее слово в живописи!» и т. п.
На другой день Филиппов (директор ЦДРИ) был вызван в МГК КПСС. Тот сообщил, что в подготовке выставки активную роль играл ЦК ВЛКСМ, она была утверждена Главлитом, на ней дважды побывал и весьма одобрил Министр культуры Н. А. Михайлов.
Вопрос о выставке И. Глазунова обсуждался на Бюро МГК КПСС. Было решено: ни одно культурное мероприятие не должно проводиться в Москве без ведома горкома партии.
Из стенограммы совещании художников в ЦК КПСС 22 и 23 Февраля 1957 г. (См. Центр хранения современной документации (бывший архив ЦК КПСС), ф.5, оп. 36, д.47, лл…11-15, 23 и 181).
(Совещание состоялось накануне съезда Союза художников РСФСР. Его открыл секретарь ЦК Д.Т. Шепилов. – И.Г.)
Иогансон Б. В. (председатель оргкомитета СХ) – Благодарит партию, правительство за заботу о советских художниках.
«…Мне кажется, что одним из центральных творческих вопросов является вопрос о границах реализма. Где пределы многогранного реалистического искусства, после которых уже начинают проступать черты иного искусств?
Я не употребляю сознательно слово «формалистическое» искусство потому, что не так просто определить начало формализма… Импрессионизм был началом отхода от реализма, и он вошел как сезон в искусстве, который возвестил о том, что следующей формой может быть конструктивизм, сведение к геометрическим формам – куба, призмы, цилиндра, шара. Отсюда пришел кубизм и все прочие несчастья. (Своим студентам он советовал «иногда посматривать на Сезанна! – И.Г.).
Что эта удобная для упрощенчества схема дает в практике советского искусства? Среди советских художников можно сейчас найти поклонников кубизма, но тем не менее, может встать вопрос о том, что было положительного в импрессионизме. Этот вопрос об импрессионизме и является главным. Он довольно ясен. Есть прекрасные цветы в этом течении искусства, и их надо четко назвать, почему они прекрасны, и есть ядовитые цветы целого ряда течений и направлений, запах которых не дар природы, а искусственно созданный, не выражающий своеобразие человека. Мы знаем, что ядовитые газы могут пахнуть сиренью, и наша неопытная молодежь иногда принимает искусственное за настоящее и поддается влиянию враждебной нам идеологии…
Расскажу яркий пример. В институте имени Репина в Ленинграде есть, студент Глазунов, который путем долгих усилии добился того, что попал после третьего курса в мою мастерскую. Он так себе, средних способностей по своим данным как живописец. Я поощрял его за то, что он, не в пример своим товарищам, много работал над эскизами, много времени посвящал историческим темам… Но в дальнейшем его работы начали приобретать специфический характер, налет пессимизма, соединенного с урбанизмом. Например, серые камни, девушки с истощенными лицами и с огромными глазами. Здесь страх перед жизнью, вроде как бы любовь нерожденных душ, одним словом достоевщина. К тому же все это выражено в той полудилетантской форме утверждения дурного вкуса, который так процветал в предреволюционные годы.
Конечно, я старался убеждать его лаской, что это совсем не то, что ему нужно делать. Но он уже хлебнул поощрения иностранцев, которые стали бывать в его дипломной мастерской.
Вместо колхозной темы он летом, когда студенты уезжают на летнюю практику, с разрешения дирекции закатил огромный холст 4 метра на 3 по эскизу, отвергнутому Ученым советом и мною, на тему «По дорогам войны»[74]. Что представила из себя эта картина? Кровавое небо с летящими черными воронами, группа беженцев, лежат девушки в позах, вызывающих определенные мысли, то есть та остринка… ужасов, которые так притягательны и поощряемы некоторыми деятелями за рубежом в пику, как они выражаются, пресному социалистическому реализму…
Недавно я узнал, что Центральный дом работников искусств устроил персональную выставку работ Глазунова, что она имела раздутый успех, что на выставке был американский посол, что при обсуждении выставки выступил студент МГУ (! – И.Г.), журналист Паркер с требованием свободы искусства, говорилось о том, что наряду с социалистическим реализмом должны расцветать другие методы и т. д. и т. п. Совершенно ясно, что выставка Глазунова явилась только поводом для тех идеологических диверсий, от которых мы не застрахованы ни на одну минуту. Я этот пример привел, как характерный пример «работы» среди молодежи…
Мы пришли сюда, в это дорогое нам и высокоавторитетное учреждение, как ссорящиеся дети к отцу. Мы знаем, что отец рассудит н скажет веское слово, пожурит нас, но всегда поможет (напоминаю: совещание было в стенах ЦК КПСС – И.Г.).
Алпатов М. В. – «…В отдельных случаях можно заметить и другие недостатки (в искусстве), например, объективизм, граничащий с фотографизмом, который не удовлетворяет современного зрителя, или какая-то растерянность и готовность к всякого рода
