Когда громили старую Москву, людей выселяли далеко на окраины. Зачем им везти туда старье? Его выбрасывали на помойку. В «старье» входили в том числе иконы и оклады, самовары, люстры и мебель, мраморные камины. «Утиль и барахло!» Советским людям это не было дорого в те годы…)
Переводчик из министерства культуры напомнил, что времени очень мало – супругов ждут на правительственном приеме в честь дружбы советского и итальянского народов. «Потому скорее показывайте свои картины! Он так хотел их увидеть!» – руководил переводчик. А Монако вдруг спросил с раздражением: «Объясни, пожалуйста, почему меня, артиста, поволокли на выставку достижений сельского хозяйства? Меня это абсолютно не интересует – я бы хотел прикоснуться к древней культуре русского народа, его истории, которая воплощена в великих русских операх».
Он положил мне руку на плечо: «Илья, я счастлив видеть твои работы и эти иконы – и ты должен сводить меня в древние соборы Кремля». Поймав настороженный взгляд переводчика, снова сказал настойчиво: «Я хочу видеть древнюю Россию, меня не интересуют фабрики, достижения вашей социалистической экономики, я певец, мне нужно увидеть иконы, фрески, старые монастыри… Какие идиоты составили в Министерстве культуры мою программу пребывания в Москве?» – набросился он на оробевшего «соцреалиста в штатском», как мы называли некоторых переводчиков. «Илья покажет, а я буду переводить», – неожиданно запетлял тот, кивая в мою сторону. Остроту стычки смягчил Здислав Дудзик, напомнивший, что «Глазунов – это прекрасно, его работы потрясают, но польские читатели ждут ответов Марио на вопросы». Он сидел на диване, отхлебывая русский чай с диковинными для него медовыми пряниками. «Именно такие любили москвичи при Борисе Годунове», – улыбнулась ему Нина, говорящая по-английски.
«Итак вопрос первый, – начал Дудзик. – Кому вы обязаны тем, что стали певцом?» Марио, словно попробовав звучание своего голоса – божественного инструмента, – сверкнул темными глазами: «Во-первых, я как католик благодарен Богу, а во-вторых, сержанту».
Как вскинулись мы: «Почему сержанту и какому?» Монако спокойно оглядел наши озадаченные лица. «А очень просто, – объяснил он. – Дело было на фронте. Я был очень молод, горяч и первый старался выскочить на бруствер окопа, чтобы ринуться в атаку. Свистели пули – мы теряли многих солдат. И вдруг наш сержант отдал приказ: всем в атаку, кроме Марио – пусть караулит окоп. И так было много раз. Я готов был побить его, если бы не армейская дисциплина. Приказ сержанта – закон для подчиненных!» Марио посмотрел внимательно на Дудзика: «Наверное, это закон и в Красной армии, и в Польской?»,
И продолжал рассказ. «Однажды я спросил его, когда нас не слышали, зачем он оставляет меня в окопе, а другие ходят в атаку?» Марио опустил глаза и откинулся на спинку дивана. «Сержант отчеканил: твое горло и твой голос принадлежат Италии – я слышал, как ты поешь. Мой долг сделать все, чтобы ты уцелел в этой мясорубке».
Марио вдруг увидел фотографию Александра Бенуа: «Откуда у вас она?» – обратился он к Нине. «Это родной брат моего прадеда, Леонтия Бенуа, императорского архитектора из Санкт– Петербурга». Марио вскочил: «Боже мой, сын Александра Бенуа, Николо, мой друг! Он 25 лет директор сцены и главный художник Ла Скала, где промчались золотые годы моей жизни!» Он обнял Нину: «Вы – племянница Николо! Ваш дядя гений с великой русской душой. В театрах Европы и Америки ему нет равных – он декоратор, извергающий такой бесконечный поток творческой фантазии! У него нет отбоя от приглашений из самых лучших театров мира!» Радости и восторгам Марио дель Монако не было предела. «Кто бы мог подумать, что жена Ильи Глазунова Нина – племянница нашего любимого „Коки“, как он называет себя по- русски», – улыбнулась почти родственной улыбкой жена Марио. Быстрый и темпераментный в своих решениях великий певец сказал: «Завтра же передайте мне во время прогулки по Кремлю письмо моему другу и вашему дядюшке! Я сам выскажу ему мои восторги о вас! Только, пожалуйста, не называйте его дедушкой, точнее, двоюродным дедушкой!» Жена Марио пояснила: «Никто не хочет быть старым, к тому же Бенуа очень молодо выглядит. Его энергии завидуют многие, как и его гению театрального художника. У него молодая жена – певица из Ла Скала».
О многом мы еще успели за эти дни поговорить с моим любимым певцом. Уезжая, Марио трогательно прощался с нами и подарил мне на память свою фотографию, где он в роли Каварадосси – держит в руках кисти и палитру. На обороте размашисто написал: «Великому таланту и другу Илье Глазунову. С уверенностью в мировой славе! Марио дель Монако, 1959 год».
В Риме в 1963 году он был на открытии моей первой европейской выставки и приобрел две работы. Одна из них – «Царь Иван Грозный». Письмо, написанное Ниной Николаю Александровичу Бенуа, он передал ему в Милане, вернувшись в Ла Скала. Ответ от Николая Александровича пришел незамедлительно. После этого в течение ряда лет наша переписка с одним из последних осколков разбитой революцией русской культуры согревала меня, открывая многое, становясь звеном в цепи времен, связующим нас с эпохой русского национального возрождения. Русская эмиграция уже тогда была для нас истинной носительницей культуры дореволюционной России, детьми которой мы себя ощущали. Но что мы знали тогда о русских беженцах «великою исхода»? Мы жили за «железным занавесом»…
Примечания
1
До войны мы всегда жили под Лугой и на Волхове – в деревнях Кут, Карпове и Бетково, где случился большой пожар. Он и заставил нас в тот роковой 1941 год уехать на станцию Вырица.
2
Тетя Вера Григорьева – дочь генерала Ф. А. Григорьева, директора Первого Петербургского кадетского корпуса, с дневником которого читатель уже знаком.
3
Елизавета Флуг.
4
Инна Александровна Мальвини – актриса, жена К. К. Флуга. После смерти матери я ничего
