что В. Серов. Его не угадаешь…
Это старая истина, но только сейчас ее понял: задача искусства – показать ясно, убедительно зрителю свою мысль самыми скупыми средствами…
…Эта зима была ужасной (1944-45 г.). Главное – холод.
Идешь по Академии и чувствуешь – моя Академия. Та, по которой ходили столько кумиров: Рябушкин, Серов, Врубель, целая плеяда русских корифеев (таковы они для меня).
Галина Васильевна, моя учительница, сперва меня шокировала: молодая, лет 25-ти, как я думал – неопытная. Но теперь я ее полюбил и она меня, кажется. У нее черные крепкие волосы, нос с небольшой горбинкой, – карие глаза… По крайней мере не красится, не маникюрит ногти и т. п. Ничего лишнего не открыто, наглухо застегнута, одета скромно, но хорошо. Кричащего ничего нет; губы немного пухлые. В общем я в нее влюблен. (Муж ее художник Н. Андрецов был еще на фронте, а позднее вернувшись стал директором СХШ. Из- за крепких и характерных скул мы называли его Скулой. – И.Г.)
Ура!!! Закончен «химический» период. Я поборол себя, или, вернее, как-то само собой вышло. Этюды уже не пахнут «химией», впереди видна широкая дорога, ведущая к высотам искусства. («Химия» – яркие, несгармонированные краски, точнее – яркая раскраска, исключающая правду жизни и колорит. – И.Г.)
Езжу на этюды в Кавголово и в Лаврики. Возвращаюсь измочаленный с 2-3 акварелями и с 3-4 «карандашами». Что-то будет зимой? Добрый гений, вдохнови меня на плодотворную талантливую работу. Как бы сдать алгебру, а то Вера Владимировна (завуч) припугнула исключением из СХШ
Пришел. Провалился. Настроение – в петлю.
Говорят, что на зимних каникулах отличники поедут в Москву. Да, надо подтянуться: хочу посмотреть Третьяковку и вообще. Теперь у меня «возрождение», хорошие работы, иду лучшим в классе. Галина говорит, что некоторые этюды неплохо!!! – Хорошо!!! (обычно всем говорит: «Ничего»). Охота работать велика. Делаю композицию. Петербург, корабли, Петр I. Хорошо, по-моему, в рисунке. В цвете менее удачно. Постараюсь довести до хорошего состояния. Равкин посоветовал утемнить землю. Сейчас у меня страсть до желтых небес (может быть, под влиянием Серова – гения). Дай мне, тень Серова и Бог, силу стать художником…
Упивался Уленшпигелем. Читаю «Поединок» Куприна…
Как я люблю историю русскую! Кремлевские стены, бояре… понимаю Рябушкина, Рериха, Нестерова. Рерих гений – сколько цвета! (И настроение громадное.)
Из класса я и Э. Горохов лучше всех. Мой старый довоенный учитель Глеб Иванович Орловский сказал, что ему нравятся зарисовки дома (моя страсть), а в живописи, говорит, чувствую себя менее уверенно. Следует меньше бояться и ярче брать отношения. (Милый Глеб Иванович – он был всегда прав. – И.Г.)
Равкин – гений, мне его композиция со стрельцами очень нравится. Да, сильный талант. Жажду весны с ее голубым небом и черным снегом.
Равкин помешался на «стариках» – Веронезе и т. д. Рерих, говорит, художник не большой. Зазнался, видно, собака. Отношение к старикам изменилось, благодаря знакомству с «Картинными галереями Европы», что видел у Прошкина – моего лучшего друга после «Мойши», если бы «Мойша» Дринберг был более нежен, чем Вова Прошкин – Суслик, как я прозвал его. А Суслик «яду полон». (Ныне М. Дринберг – Садовский, как и В. Прошкин – один из лучших представителей творческой интеллигенции Ленинграда – С. – Петербурга. – И.Г.)
Композиция «Цирк» не ладится. Перешел в набросках на одну линию, стараюсь, по крайней мере, внимательно прослеженной линией дать больше, чем сотней мелких точек и т. д.
…Отправили бы в Артек, да «поведение плохое». Забываю мучения с акварелью (летние). Сейчас затрудняюсь в самом основном, цвете как таковом (а именно в композициях).