Крапивницкий со слов Лукьяна слышал об этом бандите. Дезертир из Красной Армии, Землин сколотил шайку подобных себе и бесчинствовал в селах и станицах Зауралья.
— Сейчас Землин в степях Тургая. Но скоро должен появиться здесь. Численность его людей держится в секрете, — ответил сухо Крапивницкий. — Как у вас дела? Кто руководит «Амбой»? — спросил он в свою очередь.
Веньчиков пожал плечами, снял пенсне, не спеша протер стекла и, аккуратно сложив вчетверо носовой платок, поднял мутные глаза на собеседника.
— Как сказать... — развел он руками. — Дела идут ни шатко ни валко. В начале марта наша организация потерпела большой урон: чека напала на след и выхватила наиболее активных членов нашей организации.
— А вы как остались?
Веньчиков вновь пожал плечами:
— По воле провидения.
— Точнее.
— Послушайте, я не обязан отчитываться перед каждым встречным, — запетушился он.
— Да? — Крапивницкий шагнул вплотную к Веньчикову. — Я вас спрашиваю последний раз: как вы остались на свободе после разгрома «Амбы»? Отвечайте! Ну! — Крапивницкий схватил Веньчикова за грудь и энергично потряс его. — Иуда! За сколько сребреников ты продал в девятнадцатом году моего отца? Что молчишь, подлая тварь?
— Вы... Крапивницкий? — пролепетал он едва. Дрожавшие колени непроизвольно согнулись, и Веньчиков опустился на землю. — Алексей Крапивницкий, — повторил он как бы про себя и в смертельном страхе посмотрел по сторонам в надежде на помощь.
Но бор был молчалив и мрачен.
Хлопнул выстрел. Не оглядываясь, Крапивницкий направился к поджидавшему его Лукьяну.
ГЛАВА 38
В Косотурье приехали ночью. Крапивницкий, не раздеваясь, повалился на кровать. Разбудила его Феврония:
— Вставайте, у меня самовар готов, — сказала она ласково и слегка потрогала гостя за плечо.
Крапивницкий поднялся на ноги.
— Прошу прощения, Феврония Лукьяновна, что вчера лег не раздеваясь.
— Притомились за дорогу?
— Да, устал, да и впечатлений было много. — Крапивницкий свел брови.
Плескаясь из чугунного рукомойника, он услышал голос Лукьяна из соседней комнаты:
— Ему хлопнуть человека из леворвера — бара-бир — пустяки. Это настоящий командир, не чета тем, что из «Амбы». Характер твердый.
«С кем это он там разболтался? — подумал недовольно Крапивницкий и вошел в комнату.
— Как спалось? — спросил Сычев.
— Хорошо, — сухо ответил Крапивницкий и остановил взгляд на приятеле Лукьяна.
— Это мой дружок, бывший волостной писарь Каретин, — усмехнувшись, представил его Лукьян Крапивниц-кому.
Каретин поднялся со скамьи и, склонив голову набок, с собачьей преданностью посмотрел на Крапивницкого.
— Прослышаны мы о вас как о храбром командире, грудью защищавшем от внешних и внутренних врагов матушку Россию, — произнес он витиевато.
«Похоже, большой плут и мошенник», — подвигая свой стул поближе к Февронии, подумал Алексей и повернулся к Каретину: — Садитесь.
— Премного благодарен, ваше высокоблагородие.
Крапивницкий нахмурился:
— Учтите — благородий сейчас нет. Чинопочитание здесь неуместно.
— Справедливо. Теперь все товаришши, — заметил Лукьян. — Ты товарищ, я товарищ, — продолжал он, обращаясь к Каретину. — А вот Алексею Ивановичу даже язык не поворачивается сказать, что он нам товарищ.
— Ничего. Называйте по имени, — принимая от Февронии стакан, сказал Крапивницкий. — Есть поговорка: видать попа в рогоже, — добавил он.
— Правильно, — поддакнул Каретин. — Знать птицу по полету, а молодца — по речам.
Лукьян кивнул дочери и показал глазами на буфет. Феврония достала графин с самогоном и оставила мужчин одних. Ушла в горенку, взялась за пяльцы. Не работалось. Задумалась. То, что было у ней с Обласовым, казалось светлым облачком, безвозвратно уплывшим вдаль. И когда вошел Крапивницкий и привлек ее к себе, Феврония не сопротивлялась. Сильная, здоровая женщина, она соскучилась по мужской ласке. Слегка отстранив Крапивницкого, с затуманенными глазами, неверной походкой подошла к дверям и повернула ключ.
Прошло несколько дней. По вечерам к дому Лукьяна, крадучись возле заборов, по одиночке шли люди.
— Господа, нам нужно как можно больше завербовать единомышленников, запастись оружием и ждать развития событий в Ялуторовске, Ишиме и в восточных районах Зауралья, — говорил собравшимся Крапивницкий. — Большую помощь может оказать отряд Землина, который двигается сейчас на Березово. Правда, навстречу ему вышли чоновцы Обласова, но надеюсь, что Землин сумеет сманеврировать и стычка едва ли будет возможна. Итак, терпение.
«Господа», опустив головы, расчесывали пятерней бороды, шумно вздыхали и степенно приглаживали стриженные под кружок волосы.
«Воинство, черт бы их побрал», — глядя на них, думал с неприязнью Крапивницкий.
Бородачи продолжали молча скрести бороды и каждый раз, встретившись с Крапивницкий взглядом, отводили глаза. Вечером Крапивницкий жаловался Февронии:
— Разве это люди? У них нет убеждений. Ни капли патриотизма. Они ненавидят советскую власть за то, что отняла у них имущество. Ненавидят ее по-звериному и только.
— Но ведь и ты не любишь, — резонно заметила Феврония.
— Да, не люблю. Но у меня есть идеалы. Я знаю, за что борюсь. Я чужд духу торгашества, наживы. Я прежде всего офицер.
— Что ж из этого. У красных немало служит офицеров царской армии. Слышала, будто есть и генералы.
— Бросим спорить, Феврония, — устало махнул рукой Крапивницкий. — Надоело мне все это. Ты пойми, что я не могу служить у красных. Мне нужна совершенно другая жизнь. Балы, езда на тройках, блеск театральных огней. Наконец, мое положение офицера, перед которым преклонялась молодежь. А сейчас, кто я? Отверженный и только.
