одну из картин, спросил Прохор юркого торговца.
— Это, молодой человек, кто чрезмерно предается пьянству, — продолжая заниматься с другими покупателями, ответил торговец.
— Понятно. А книжки какие есть?
— Есть стихотворения, сказки, повести господина Пушкина, Некрасов, Никитин, сказка про конька-горбунка господина Ершова, песенники, оракулы и книга о черной и белой магии.
— Ну ее к лешакам, эту магию! Самоучитель к гармошке есть? — спросил Прохор.
— Зачем он тебе? — спросил рядом стоявший Василий.
— Может, пригодится. Охота разные песни выучить.
— Мне-то что, бери, только какой толк? Ничего ведь в нем не поймешь.
— Действительно, молодой человек, — поддержал продавец Василия. — Надо знать до-ре-ми, а потом фа-соль.
— А зачем мне фасоль? — пожал плечами Прохор и с хитрецой посмотрел на своего дружка. — У нас только одна попадья в огороде ее садит, а бабы любят больше горох да бобы.
— Фа-соль — это значит нота. Вам что, молодой человек? — обратился он к Василию и, не дожидаясь ответа, зачастил перед какой-то старушкой: — Есть крестики медные, серебряные, кипарисовые, поминальники за упокой и здравие. Ежели есть в семье грамотные, возьмите житие святой Марии Египетской, Серафима Саровского, про Кирилла и Мефодия, Зосима и Савватия.
— Мне, милый, про Иоанна Кронштадтского.
— Пожалуйста, с вас две копейки. Ну как, выбрали? — повернулся он к Василию с Прохором.
— Ага. Вот эти книжки.
Заглянув в названия, продавец начал подсчитывать:
— За Некрасова пять копеек, Никитина — четыре копейки, за Пушкина — десять. Значит, с вас девятнадцать копеек. Вы что выбрали? — обратился он к Прохору.
— Ничего. Покупка у нас обчая. Вместе читать будем.
— А самоучитель?
— Не подойдет. На слух буду учиться.
Ярмарочная площадь была наполнена гулом голосов, выкриками зазывал из харчевен, нестройными песнями подвыпивших мужиков и парней.
Василий с Прохором, сунув покупки в карманы пиджаков, пошли к берегу.
— Наши ребята сказывали, что камышницы своего борца Яшку рыжего из Ярков вызвали. Будто посулили ему два мешка муки и четверть водки поставить, — говорил доро?гой Прохор.
— Здорово, — протянул Василий. — А ты будешь выходить на круг? — спросил он приятеля.
— Посмотрю, — уклончиво ответил Прохор.
Каждую осень в покровскую ярмарку на берегу озера Чистого, что одним концом примыкает к центру села, устраивалась вольная борьба на опоясках. С одной стороны чистовцы — мирские, с другой камышинцы — двоеданы.
Василий с Прохором показались на берегу, когда уже началась борьба. Работая локтями, они с трудом протискались через толпу и добрались до круга, где для начала боролись подростки. Подогреваемые криками, ребята яростно били «со стегна» своих противников, а порой переходили на кулаки.
На смену подросткам вышли парни. Бросив на землю несколько чистовцев, Нестор Сычев, брат Февронии, победоносно поглядывал на толпу.
— Есть борцы? — вызывающе крикнул он.
— Есть. — Сняв пиджак, Прохор передал его Василию и, шепнув ему: — Ты сейчас не выходи, — шагнул в круг. Опоясался кушаком и подошел к Нестору. — Может, добровольно уйдешь с круга? — сдержанно спросил он Сычева.
— Не собираюсь. А ты с отцом-матерью не простился, когда выходил на круг? — Отозвался насмешливо Нестор.
Молодой Сычев был на голову выше Прохора, казался более стройным, чем его широкоплечий, приземистый противник. Схватившись, борцы молча прошли первый круг, как бы примериваясь силами. На втором заходе Нестор сделал попытку оторвать Прохора от земли, но тот словно прирос к ней.
— Не удалось! — прошумели в толпе. — Держись, Прохор!
На третьем кругу Сычев оплел своей ногой противника, пытаясь свалить Прохора, но тот устоял. Последующие события промелькнули с быстротой молнии. Оторвав Нестора от земли к себе на грудь, Прохор, не давая Сычеву встать на ноги, раза два крутанул вокруг себя и бросил на прибрежный песок. Толпа ахнула. Кричала что-то на пригорке сидевшая в повозках сельская знать. Нестор, пошатываясь, снял с себя кушак и бросил на землю. Он признал себя побежденным.
Второй камышинец, вышедший на круг на смену Нестору, тоже потерпел поражение. Больше из парней никто не выходил. Наступила очередь за «женатиками». Прохор ждал. Из толпы вышел на круг неказистый на вид мужичок, одетый в сермягу, и, поднимая кушак, добродушно сказал Прохору:
— Сборемся?
— Давай, — весело отозвался дружок Василия, уверенный в победе.
На первом же кругу Прохор повторил прием с Нестором, но мужичонка, крепко вцепившись в Прохора, раза два промелькнул в воздухе, но от опояски не оторвался. Борьба затягивалась. Тяжело дыша, Прохор от наступления перешел к обороне. «Вот черт, не скоро сломаешь», — подумал он про своего противника и сделал попытку вновь оторвать его от земли. Неожиданно мужичонка упал на спину, и случилось невероятное: быстро подобрав ноги, он уперся ими в живот Прохора и отбросил его на середину круга. Раздался рев толпы. Камышинцы, радуясь поражению Прохора, кричали, топали ногами.
— Так его, табашника!
— Знай наших.
— Да я и сам табашник, — усмехнулся победитель и вынул из старого голенища сапога изрядно подержанный кисет с табаком.
— Охота мне, братцы, сбороться с Яшей. Где он? — мужичонка пошарил глазами по толпе.
— Здесь, здесь, — прогудел известный по всему Зауралью борец Яков Трусов и, расталкивая толпу, вышел на круг.
— Фамель-то, Яков, у тебя небаская, поди, на самом деле трусишь?
— Шибко боюсь. — Силач передернул плечами. В толпе раздался дружный хохот.
— Уходи-ка ты лучше, мил-человек, отсюда, — оглядев тощего мужичонку, покачал головой Яков.
— А может, он тебя осилит, зачем гонишь? — раздались голоса.
— Поди, семейный? Сироты останутся, — возразил Яков.
— Не твоя забота. Ишь ты благодетель нашелся. Надевай кушак. — Мужичонка сбросил с себя сермягу и остался в одном исподнем.
Яков перекрестился, взял мужичонку за кушак и, как завалящую вещь, выбросил из круга.
— Ты что, Яков? Я не успел за твою опояску взяться, а ты раз — и махнул меня. Нет, наши так не борются, — отряхиваясь, заговорил тот. — Давай по-доброму.
