выдохнул он. – Смотри, Коля! – Он выхватил из кармана газету, лихорадочно развернул. – Ты просил прошлый раз, чтобы я принес газету, которая была в руке у Жени, хотел сам ее просмотреть. А теперь я знаю, что нужно там искать. Вот заметочка. Она отчеркнута, будто ногтем. Я и сам на нее обратил внимание, но никак ни с чем не мог связать. А теперь, кажется, связь есть!
Николай взглянул туда, куда Митя возбужденно тыкал пальцем:
– Дай-ка прочту.
– Ты вслух, вслух читай!
Кожевников согнул газету удобнее и в нижнем углу прочитал маленькую заметку:
– «В городе Саратове задержан за бродяжничество некто, назвавшийся колонистом Супрасельского общества Белостокского уезда Гродненской губернии Вильгельмом Мейстером. Приметы задержанного: около 19 лет, росту 2 аршина 2 1/2 вершка, волосы русые, усов и бороды нет, глаза голубые, нос прямой, лицо бледное, овальное, на левой голени глубокая язва, страдает туберкулезом легких и кости. Лицам, которым известно происхождение и звание задержанного, довести до сведения».
Еле дождавшись, когда Николай произнесет последнее слово, Митя выхватил у него газету.
– Видишь, этот задержанный немец! Не знаю еще, какая тут связь, но она есть! Я чувствую!
Николай снова заглянул в заметку, повторил:
– Вильгельм Мейстер. Да, бедный парень, совсем больной... А зацепочка есть, точно!
– Спасибо тебе, Коля! – Дмитрий заторопился. – Я пойду. Потом заскочу к тебе, расскажу... Вечером. Или завтра. Все, побежал!
И он в самом деле чуть ли не побежал к кованым воротам.
...Викентий Павлович был доволен. «Сработала армейская разведка!» – подумал он, вспоминая, как намекнул племяннику на товарища, лежащего в том же лазарете, где работала и Акимчук. Дмитрию же он сказал:
– Я получил ответ из Саратова: бродяга еще там. Телеграфировал в тамошнюю полицию, чтоб придержали его до твоего приезда. Может, и будет толк из твоего частного расследования. А за поручиком пока присмотрим.
В кабинете господина Петрусенко было прохладно: густой плющ, обвивая окно, не пропускал солнце.
– Спасибо, дядя. Я уверен, что толк будет.
– Давно не было такого жаркого лета в наших краях. – Викентий Павлович вытер платком шею и затылок, прищурился. – Знаешь, милый, дело это уже закрыто, но я документы попридержу. Покопайся, коль у тебя есть сомнения. Это вроде летних практических занятий тебе будет. Я и в Саратов сообщил, что приедет юрист-практикант.
Впрочем, Петрусенко уже не впервые давал племяннику возможность попрактиковаться в реальном криминальном расследовании. Три года назад Митя Кандауров, студент- первокурсник, был «внедрен» дядей в число служащих «Гранд-Отеля». В то лето там, в новой современной городской гостинице, происходили странные события – было совершено три преступления в одном месте и в один день. Викентий Павлович вел это расследование, ему нужно было установить связь между этими на первый взгляд разными происшествиями. Митя стал работать в «Гранд-Отеле» посыльным. И узнал одно из ключевых для разгадки обстоятельств: украденная драгоценность принадлежала первой жене убитого. Ниточка потянулась... Викентий Павлович считал, что племянник сработал хорошо. Пусть уж и теперь проведет расследование, попрактикуется. Тем более что на этот раз у парня есть и личная заинтересованность в разгадке смерти девушки...
7
Если часовой механизм отлажен руками отличных мастеров, он будет работать и тогда, когда пыль проникнет в корпус или ржавчина тронет колесики. Они хоть и туго, хоть и со скрипом, но будут крутиться. Часы могут начать спешить или отставать, но давняя надежная наладка еще долго не позволит остановиться сложной конструкции... Вот так в то жаркое лето работала и российская железная дорога. Война и потрясения внутренней жизни ломали расписание, обшарпанные вагоны шли переполненными, плохо убирались, во втором классе уже почти не подавали чаю. На забитых людьми станциях несчастные пассажиры ожидали опаздывающие поезда в надежде на свободные места. Но все же дорога работала, и почти на всех вокзалах колокольчик отбивал отправление, и в конце концов все уезжали туда, куда им было нужно.
Департамент полиции являлся той организацией, которая обладала реальной властью. Поэтому Дмитрий Кандауров ехал в далекий Саратов с удобствами и даже, по его мнению, с излишней роскошью. Впрочем, ему это нравилось. Маленькое купе в специальном вагоне было уютным и, что самое главное, принадлежало ему одному. Он много читал, а еще больше думал о предстоящей встрече. Строил самые разные предположения, представлял, как начнет разговор, додумывал, кем может оказаться его будущий собеседник, дофантазировался бог знает до чего, злился на себя и вновь брался за книгу.
Ехали долго. В Воронеже их состав на целые сутки загнали в тупик: на станции митинговали и буянили солдаты. День простояли и на большом железнодорожном узле Поворино – пропускали воинские эшелоны. По перрону ходили женщины с горячей вареной картошкой и кукурузой, помидорами, огурцами свежими и малосольными. Митя купил немного вишен, ничего другого не нужно было. При их вагоне имелся ресторанный зал, где кормили отлично.
Уже в первые полдня поездки немногие пассажиры пригляделись друг к другу и, собираясь на обед или ужин, раскланивались. Разговор, начинавшийся за одним столиком, подхватывался за другим и скоро становился общим. Это уже стало знамением времени: горячие, переходящие в спор разговоры о том, куда же катится страна, кто спасет ее, что делать и какой путь избрать – западный или национальный... Митя в этих дискуссиях не участвовал, торопился поскорее поесть и уйти к себе. В печенках у него сидела вся эта досужая болтовня. Ни одна студенческая вечеринка, ни одно собрание – будь оно даже на тему «Любите домашних животных», ни одна встреча с друзьями или родственниками не обходились нынче без словесной политической драчки. Поначалу он тоже с горячностью кидался в подобные споры, но постепенно разочаровался, понял, что ни толку, ни истины не выговорить. Болтуны стали раздражать его. «Дело надо делать!» – думал он.
Он не был ретроградом и ханжой, считал, что многое надо менять в государственном устройстве: слишком много бюрократии, чиновников, жадных до взяток, слишком несовершенная наша судебная система...Самого Мити многое не касалось, но он жил среди людей, был чуток, зорок, душевен. Но вот с чем он никак не мог согласиться, так это с расшатыванием основ, традиций и призывами к смене власти. Он был убежден, что без сильной и единой власти все рухнет. Монарх, имя и образ которого он берег в сердце, был не так крепок духом, как того требовала политическая обстановка. Так тем более надо поддержать его, укрепить трон, окружить умными и преданными людьми! И тогда вернется к державе слава и мощь. А то ведь что делается! Солдат за Отчизну стоять отказывается, с врагом братается... Когда было такое на Руси? Вон они, за окном, плоды сей гибельной идеи: застрявшие на станции эшелоны, злые митингующие солдаты...
Так постепенно Дмитрий подъезжал к Саратову. От близости большой реки становилось прохладнее, кружили чайки, уже ощущался будоражащий запах болота и рыбы. И вот наконец блеснула вода волжского изгиба с баржей, рыбацкими лодками и далеким пароходом...
Когда, прихрамывая, в комнату вошел изможденный парень, Дмитрий подумал: «Какие девятнадцать! Совсем юноша, лет шестнадцать». С жалостью и внезапной сердечной болью
