двадцать пять.
— Кого-нибудь ждете? — ненавязчиво спросил я.
Молчание. Она испытующе оглядела меня.
— Ну, так что? — подталкивал я ее к какому-нибудь ответу.
— Мне ночевать негде, — буркнула она.
— Ночевать? — удивился я. — Но ведь так ночью стоять небезопасно, вам не кажется?
Ну, если не проститутка, то начинающая искательница приключений.
Она опять молчала. Надо было прямо ее спросить, сколько она берет за ночь, но я не решился. Услугами легких девиц я почти не пользовался, ну разве когда-то, в те времена, когда был совсем юнец и не уверен в себе. Но вряд ли эта девушка из тех — не накрашена и слишком просто одета.
— Ну, пошли, — сказал я, даже не думая, что она послушается, просто любопытство взяло — что она еще скажет.
— Куда? — снова буркнула она, не пошевелившись.
— Куда — куда… ко мне ночевать.
Проезжая машина ярко осветила нас, и я увидел, какие у нее глаза — налитые темной синевой два озерца, беспокойно движущиеся по моему лицу. Лет ей, определил я теперь, около двадцати. Или чуть меньше.
Я сделал шаг в сторону и приглашающий жест рукой. Она отделилась от стены и тоже шагнула. Так и шли, я впереди, она за мной — тихо и почти не слышно в своих джинсовых тапочках.
В квартире девчонка огляделась и села на стул возле стола. Могла бы сразу сесть на диван, всё было бы понятнее. Она открыла рот, но ничего не сказала, только сглотнула. Пить хочет, что ли. Ну, как залетевшая птица, всё вертит головой, только не чирикает.
— Я есть хочу, — вдруг заявила она, уже не буркая, а нормальным голосом, низковатым для такой тщедушной комплекции. Голос мне понравился, как и глаза раньше. Я принес из холодильника ветчины, хлеба, себе банку пива, а ей полбутылки красного сладкого вина — моя сбежавшая девушка любила это вино и не успела допить. Налил ей в стакан, рюмок у меня не водилось.
Она набросилась на хлеб и ветчину, отпила немного вина и поморщилась.
— Ни водки, ни коньяку нет, — сказал я, отхлебывая пиво.
Я не пью ничего крепкого, — ответила она и стала какая-то довольная и успокоенная. Что-то наигранное чудилось мне в ее поведении, и не такая уж она была голодная, как хотела изобразить, даже свой бутерброд не доела. Одним словом, птичка — поклевала чуточку и довольна.
— Так что случилось? — спросил я.
— Где? — Она безмятежно уставилась на меня своими синими озерами.
— Не где, а с тобой.
Она пожала плечами и промолчала.
— Не хочешь, не говори.
Хотя мне было досадно. Привел, накормил, а она даже отвечать не желает. А дальше что с ней делать? И что можно вообще с ней делать?
Она между тем разглядывала комнату, встала, прошла в кухню, вернулась.
— Удобства там, — показал я пальцем в маленький закуток, где за узкой дверью у меня был туалет, совмещенный с душем. Она посмотрела на диван. Сжала губы, сдерживая зевоту. Ушла в туалет, зашумела в душе вода. Вернулась с мокрыми прядями на лбу. Могла бы и спросить полотенце, а не вытираться моим. Самостоятельная девица.
Села опять на стул, подперев рукой голову.
— Как тебя зовут? — не выдержал я.
— Жанна. — Быстро ответила она, словно всё время ждала этого вопроса.
О, черт! Еще одна Жанна! Что за напасть на меня!
— Красивое имя… редкое. Никогда не встречал. Она опять промолчала, только странно взглянула.
— А меня зовут Марк.
Она отвела свои синие озера и покосилась на диван.
— Это единственное спальное место, — предупредил я.
— Я могу лечь на полу… только одеяло какое-нибудь…
— На полу жестко, — отрезал я, уже начиная злиться.
— Я ведь ничего у тебя не прошу… и не просила, — вдруг заявила она и встала. — Я могу уйти, если мешаю.
Совсем здорово! Сначала пустите переночевать, а то поесть негде. Но тут я вдруг успокоился. Ну, чего я добиваюсь от нее? Залетела птица и залетела, переночует как-нибудь и утром улетит. Как-будто мне от нее что-нибудь нужно, пигалицы такой.
— Оставайся, — миролюбиво сказал я. — Куда ты ночью пойдешь?
Она стояла, не двигаясь. Я постелил на диване постель под ее молчаливым наблюдением, положил две подушки и пошел в душ. Когда вернулся, джинсы висели на спинке стула, а она, укрытая почти до макушки махровой простыней, лежала головой в другую сторону, и подушку туда перенесла. Будем спать валетом.
Я выключил свет, разделся и осторожно улегся, слегка подтащив к себе простыню. Было очень тихо. Я не шевелился, хотя обычно перед сном долго ворочаюсь. Повернусь, перепугается, эта странная-странная Жанна. Еще одна на мою голову. Как ни удивительно, я быстро заснул. Сколько проспал, не знаю, но вдруг проснулся. Услышал какие-то непонятные звуки и почувствовал рядом движение. Протянул руку — вторая подушка на месте.
Девчонка всхлипывала, уткнувшись вниз лицом, и вздрагивала всем телом. Я стал молча гладить худенькое плечо, попытался повернуть к себе, и вдруг она обняла меня обеими руками.
— Ты не прогонишь меня утром… — прошептала она, прижимаясь тонким, слабо пахнущим моим шампунем, телом.
— Нет, конечно нет… — тихо сказал я, обнимая ее, — кем ты меня считаешь.
Она была вся горячая, и ее губы искали в темноте моих. или мне так казалось. потом она тонко вскрикнула.
Хотя я уже был в том состоянии, когда уже мало что соображал, но все-таки удивился —
Потом уже, после звонка той, прежней Жанны, осмысливая все происшедшее ночью, я с ужасом понял: не прижималась она ко мне, не искала моих губ, это всё мне, полупроснувшемуся, почудилось в сонном воображении, она просто всхлипывала, и только. А щеки и глаза ее, уж точно вспомнил, были сухие.
Всё дело в том, что утром, когда я открыл глаза, Жанны не было. Ни в кухне, нигде. И никакой записки. Эти странные Жанны, они, уходя, никогда не оставляют записок.
Я стоял в трусах посреди комнаты, тупо глядя в пол. и вдруг заметил — что-то белеет возле ножки стола. Записка! Её, видимо, сдуло вниз от открытой фрамуги. Я поднял бумажку… Номер телефона и подпись «Ж.».
Я пил кофе и смотрел на записку. Сегодня выходной, можно было не торопиться. Что- то знакомое показалось мне в этих цифрах. Но память на телефоны у меня никудышняя, всегда пользуюсь записной книжкой.
Набрал номер, отчего-то чувствуя неприятный холодок. Я ожидал то ли подвоха, то ли сюрприза.
