взором предстать дома, только лишь для этого. Ибо изобразить невинный взор представлялось ей самым трудным. Но изображать придется не слишком долго.
Но все оказалось гораздо проще и легче. Взор был самым обычным и соскучившимся, объятия при встрече родственными и приятными, Роман хвалил ее загар и свежее личико, Лелька висла на шее, подарки и сувениры были приняты с восторгом, но семейная идиллия продолжилась недолго: через час после радостной встречи Роман сказал:
— Сегодня утром мне на работу позвонили из больницы и сказали, чтобы ты завтра.
— Уже завтра?.. — с тайным, но понятным себе облегчением спросила Дина.
— Но я ведь сама должна была позвонить.
— Игорь взял это дело под свой контроль, у медиков свои связи. Он очень беспокоился, что ты уехала.
На ночь Дина выпила таблетку снотворного и объяснила Роману: «Устала с дороги, хочу выспаться без снов и сновидений».
— И без меня, — грустно пошутил Роман, но снисхождения от супруги не дождался.
Обследовали Дину несколько часов, с перерывами. Брали разные анализы, вводили что-то в вену и укладывали на длинный стол, с тихим жужжанием двигался над ней какой-то мудреный аппарат, потом опять анализы и чудодейственный УЗИ. Перед ужином два молодых энергичных врача, которые полдня возились с ней и перебрасывались непонятными Дине словами, сообщили: «Утром еще один анализ, и всё решим. Спите и не волнуйтесь». Какие заботливые! Наверное, знакомые Игоря. Дина снова выпила припрятанную в косметичке таблетку, но спала все равно плохо. Преследовал обрывистый кошмарный сон: ее режут, режут, уже всю изрезали, и не могут остановиться.
Утром взяли опять анализ крови и почему-то разрешили позавтракать. Потом пришли всё те же двое, они улыбались, и один с видом, будто преподносил подарок, сообшил: «Дина Львовна, хотим вас обрадовать, операция вам не показана. С вашей кистой можете жить с легким сердцем, она не опасна. Раз в год-полтора проверяйтесь, на всякий случай, для собственного спокойствия».
— Для спокойствия? — тупо переспросила Дина.
— Ну да. Вы узнали о ней, можно сказать, случайно, а могли бы с таким же успехом и не знать. Киста маленькая, она не влияет на функцию почки, вообще ни на что в организме не влияет, и вряд ли она будет расти. Но — проверяйтесь.
— Не влияет… — Дина пыталась изобразить на лице радость, но, видимо, не получилось, так как оба врача смотрели на нее с некоторым испугом. Наконец, она улыбнулась. Люди старались, и какое свинство с ее стороны не отреагировать.
— Спасибо, вы очень добры. Они переглянулись и удалились.
Радостное для любого человека известие оборачивалось для Дины грядущей КАТАСТРОФОЙ, которая казалась теперь страшнее, чем недавние мысли о возможной смерти, и чем сама смерть. Прежде, чем. прежде, чем наступит сегодняшний вечер, а за ним и ночь, она должна все рассказать Роману. Врать и притворяться она не сможет — не умеет! Только при встрече у нее получилось, очень готовилась. Она пыталась представить, как поведет себя Роман. Как поведет, так и поведет. Дина вся собралась и была готова к упрекам, негодованию и всяким нелицеприятным высказываниям. Разумеется, теоретически.
Мама ей когда-то сказала: «Если ничего нельзя изменить, не говори об этом, и не страдай напрасно, и не вынуждай страдать других». Дина вспомнила сейчас мамины слова.
…Мало того, что Роман кричал и бегал по квартире с исказившимся лицом. Он называл Дину всякими непотребными словами. Это Роман-то, который никогда не произносил (во всяком случае, при ней) нецензурщины, и она, по наивности, думала, что он не умеет говорить подобные слова.
Дине нечем было оправдаться. Выдавливать из себя жалкий лепет — о чем? О том, что у нее творилось в душе, когда она поехала в этот тур? На каких страшных качелях она ощущала себя и свою, как казалось ей, стремительно укорачивающуюся жизнь, и как жаждала она наполнить ее чем-нибудь ярким, острым, чего еще не было.
Выразить это в нормальных и понятных словах невозможно, и никакие слова ничего не изменят. Но Дина попыталась еще объяснить: «Ну, влюбилась я! Но теперь всё прошло. Прости». Хотя, «прости» она выдавила с трудом, так покорежили ее сказанные мужем оскорбительные слова.
— Прошло… — с сарказмом выговорил Роман. — Ты считаешь, что и у меня должно ПРОЙТИ? — он отвернулся. Плечи его задергались, но он быстро справился с собой. Когда он повернулся к ней, это был уже другой Роман, не ее муж, которого она знала столько лет и любила. Перед ней стоял мужчина с жестким холодным лицом, и он сухо говорил ужасные вещи:
— Мы переезжаем к моей маме. Мне там ближе к работе, и есть рядом школа. Я сам переведу Лёлю.
— А как же я?..
— Ты? Кто ты? Ты для меня — никто. Девочке тоже лучше быть от тебя подальше. Чему ты можешь ее научить? Как развратом заниматься, как ноги раздвигать?
— Рома! Почему ты так жесток?
— Я — жесток? Молчи!
— Рома, давай поговорим!
— О чем? О чем ты хочешь мне еще рассказать? Каким изысканым позам научилась? По Кама-Сутре, или сами изобретали? Дрянь! Б…ь!
Теперь Дина не могла простить себе, и не могла понять, зачем она сказала ему, как она решилась! Она терзалась от досады, смешанной со стыдом, жалостью к себе, к Роману, к Лельке. Ведь читала когда-то рассказ одного умного писателя, как жена после отпуска, проведенного в санатории, искренне рассказала мужу о своей случайной измене, а муж, который сам в ее отсутствие провел время отнюдь не безгрешно, не нашел в себе силы ее простить. Потому что мужчины слишком образно представляют себе картину измены, все постельные воображаемые подробности, и не могут этого перенести. Читать-то читала, и даже тогда некоторое время думала об этом, но для себя самой ничего не отложилось, вспомнилось только сейчас, когда поздно уже.
Через два дня Дина осталась одна. Что ей делать в этих двух пустых комнатах? Мебель и все остальное на месте, а они ПУСТЫЕ. Может, ей надо еще попросить прощения, поползать на коленях? Может быть, Роману нужно время, какое-то время, чтобы он простил, примирился. Неужели все будет, как в том, когда-то прочитанном рассказе? Но писатель мог всё выдумать, а в жизни возможен другой вариант. Другой FIN. Надо подождать. Если мужчина любит женщину, он не сможет так легко всё перечеркнуть. А если больше не любит? Худшее, что может случиться с женщиной — это потеря любви мужчины.
Однако к большому счастью и благоразумию нашей героини (которой читатель сочувствует, или не сочувствует), все-таки она была достаточно дальновидна и не напрасно в свое время читала хорошую прозу известных писателей, все произошло несколько другим образом. Точнее сказать, ничего экстрадионарного не произошло. По той причине, что Дина ничего не рассказала. Она проиграла в своем воображении всё, что она может сказать, и всё то, что ей может сказать Роман, и примерно какими словами, и чем это закончится — полным крахом и гибелью Помпеи — разрушением семейной жизни. Но собственная честность и
