Смею предположить, что он своими талантами заработает гораздо меньше, чем ты.
Мой добрый друг, можешь представить мое замешательство и тревогу. Я знал, что не заслужил такого обхождения. Мне вдруг стало ясно, что последние недели я просто тешил себя иллюзиями. Как можно было убеждать себя, что происхождение ничего не значит? Мне только что ясно дали понять, что без прошлого у меня не может быть будущего.
Растерянный, я отправился домой, но потом повернул назад, моля Бога, чтобы все заявления Чиппендейла относительно Дороти оказались выдумкой. Я еще надеялся, что не все потеряно, что Дороти, возможно, никуда не уехала и, узнав о том, что произошло между мной и ее братом, она согласится уйти со мной. Но и в этом я ошибся: служанка сообщила мне, что Дороти и в самом деле еще днем отправилась к своим родным в Йоркшир. Никаких сообщений для меня она не оставила.
Итак, дорогой друг, я вернулся домой с двойной раной в душе. Я потерял женщину, которую любил и которая, думаю, тоже меня любила. Со мной жестоко обошелся хозяин, которого я всегда уважал. Ладно бы просто уволил, он же еще отнял у меня Дороти. И тогда я понял, сколь глубоко в нем укоренились зависть и ненависть ко мне. И еще. Наша дружба под угрозой. Чиппендейл предупредил, чтобы я держался от тебя подальше, и я не сомневаюсь, что ты тоже пострадаешь, если он заподозрит, что я связывался с тобой. Но ведь ты — мой самый близкий, самый родной друг, и мне было просто необходимо поделиться с тобой своими горестями. Я мучился думами всю ночь и к утру решил, что не хочу навлекать на тебя беду, не хочу погубить тебя, как погубил себя и Дороти. Я не стану искать встречи с тобой, пока не буду убежден, что это безопасно.
И все же в этот горький час судьба не окончательно отвернулась от меня. Вмешалось провидение. Вчера, после долгих дней выжидания, я отправился на улицу святого Мартина. Признаюсь, дорогой друг, я надеялся встретить тебя, ибо, несмотря на данное себе слово, я жаждал поговорить с тобой. Когда я возвращался домой, рядом со мной остановился экипаж. Меня окликнула женщина, с которой я был едва знаком. Она пригласила меня в свою карету и, когда я сел, поведала мне необычайную новость, которая и стала причиной моей поездки в Кембридж и которая побудила меня сегодня искать встречи с тобой, вопреки принятому ранее решению. Впрочем, я не уверен, что все сказанное той женщиной — правда; я должен это выяснить сам.
Ну вот, пока я писал, час почти миновал, и дорожная карета готова тронуться в путь. Я намерен закончить свой рассказ завтра; думаю, к тому времени сомнения развеются, и я смогу изложить тебе все в подробностях. А теперь, мой добрый друг, я должен ехать в Кембридж, куда я отправляюсь с такими радужными надеждами, что даже представить нельзя.
Твой верный друг,
Джон Партридж.
Я дважды перечитал письмо. Фоули сидел рядом и смотрел в окно. Увидев, что я поднял голову от последней страницы, он вновь вытащил свою табакерку и бесцеремонно спросил:
— Ну что, озадачены? Что вы об этом думаете?
Фоули рассудил верно, предположив, что послание Партриджа выведет меня из душевного равновесия. Мне не терпелось расстаться с Фоули, чтобы, не отвлекаясь на его вопросы, в одиночестве осмыслить содержание письма и вникнуть в значение каждой фразы. И все же определенные чувства у меня возникли сразу. С одной стороны, я испытал странное облегчение оттого, что нашлось объяснение исчезновению Партриджа, который не посвятил меня в свои планы только потому, что боялся навредить мне. Я был прав: он оказался настоящим другом. Мои подозрения и смутные опасения рассеялись. С другой стороны, меня переполняло отвращение к Чиппендейлу из-за его двуличия. Я всегда догадывался о его непомерном честолюбии. Им двигало голое тщеславие, когда он вознамерился издать свой альбом эскизов, чтобы зарекомендовать себя одним из самых популярных краснодеревщиков Лондона. Но его поведение по отношению к Партриджу доказывало, что он еще и бессердечный человек, о чем я прежде не подозревал. Мне он сказал, будто бы Партридж заболел. Я сразу ему не поверил и, как выяснилось, не зря. Интересно, что он наговорил Дороти, дабы убедить ее покинуть Лондон? Разумеется, он солгал, заявив, что Дороти жаловалась ему на домогательства Партриджа, — я-то собственными глазами видел, как она увивается за моим другом. Более того, думал я, если бы Партридж рискнул нарушить запрет и связался со мной, я постарался бы помочь ему. Возможно, спас бы ему жизнь.
Фоули вертел в руках табакерку и пристально наблюдал за мной. Я знал, что должен ответить ему хоть что-нибудь, иначе он просто не отвяжется от меня. И я выразил то, что чувствовал, не особо задумываясь о своих словах:
— Письмо подтверждает то, что сообщила мне мадам Тренти о Партридже. Она сказала ему, что он ее сын, и послала его к лорду Монтфорту. Вот почему он появился в Хорсхите.
Фоули смачно чихнул, распылив нюхательный табак по всему салону.
— Однако по-прежнему остается неясным, как он погиб, как его тело оказалось в пруду и почему у него отсечены четыре пальца.
— Да, — согласился я, с содроганием вспоминая обезображенный труп Партриджа. — Нет и доказательств того, что мадам Тренти говорила правду, когда назвала Партриджа своим сыном. В сущности, сомнения Партриджа подтверждают мои собственные подозрения.
— Зачем бы она стала лгать? Какую цель она могла преследовать, убеждая Партриджа в том, что он — ее сын, если на самом деле это не так?
— Может, ей требовался подходящий найденыш, чтобы с его помощью вытянуть деньги из лорда Монтфорта? Думаю, он перестал отправлять ей деньги, которые посылал долгие годы, чтобы она не болтала лишнего. Возможно, поэтому она и приехала в Англию. Ей нужно было найти своего сына, чтобы шантажировать лорда Монтфорта. А если не удастся, подыскать ему замену. Какая разница? — Я смотрел на свои башмаки, собираясь с мыслями. — Партридж был идеальной кандидатурой на эту роль. Он пытался выяснить что- нибудь о своем прошлом и, после того как Чиппендейл дурно обошелся с ним, тем более охотно готов был поверить ей. В конце концов, она ведь актриса. — Я умолк, ожидая, что скажет Фоули, но тот словно воды в рот набрал.
— А может, мы копаем глубже, чем следует.
— Что вы имеете в виду? — встрепенулся Фоули.
— Допустим, все так и есть, как утверждает мадам Тренти: Партридж в самом деле ее сын от лорда Монтфорта, и в этом качестве он предстал в Хорсхите. При данных обстоятельствах кто мог бы желать его смерти?
— Бенефициары наследства Монтфорта? — предположил Фоули.
— Совершенно верно. Возможно, они опасались, что лорд Монтфорт признает свои обязательства перед новоявленным отпрыском, хоть он, по всей вероятности, и является незаконнорожденным. А кто эти бенефициары? Вероятно, Элизабет Монтфорт — вдова его светлости, Роберт — его сын и мисс Аллен — его сестра, так?
— Я не знаю всех подробностей. Мне известно, что наследником является Роберт, кое- что по завещанию отписано Элизабет, в том числе право пожизненного проживания в Хорсхите. Что касается мисс Аллен, полагаю, она, как и прежде, остается домоправительницей с тем же жалованьем.
— Значит, — подытожил я, охваченный дурным предчувствием, — главным наследником лорда Монтфорта является его сын Роберт. Второй бенефициар — его супруга Элизабет. И,
