Остальное пространство заполонил тот самый, похожий на черно-белые помехи, туман. Детали ландшафта, светопланер, посредник и мое тело проступали в тумане лишь неясными контурами. Причем четкость восприятия мной этих объектов не зависела от степени их удаления. Поднесенная к носу ладонь и проплывающие под нами замки были видны одинаково смутно.
Карлик пресек мою атаку проще простого: отступил на шаг в сторону и поставил мне подножку. Сбитый с толку, я попался на эту нехитрую уловку и растянулся на палубе, неподалеку от переднего борта светопланера. Беги я чуть быстрее, наверняка повторил бы участь второго повергнутого мной блюстителя. А может, меня засосал бы световой инжектор, который я, на свою беду, так и не успел расстрелять из пистолета.
Еще один пространственный скачок, и моя песенка спета. Тело как деревянное, а в глазах сплошной туман, в котором – лишь размытые очертания прежнего мира. Вот он, предел радиуса действия Концептора. Граница между реальностью Трудного Мира и Ядром. Точнее, между реальностью и бредом. Разум еще способен воспринимать действительность, но это ненадолго. Момент моего окончательного возврата в сущность шатуна наступит тогда, когда я утрачу тактильные ощущения. Именно их, а не зрение и слух.
А пока я лежу на платформе и могу передвигаться в любом направлении. Не на ногах, потому что вестибулярному аппарату доверять уже нельзя. И не ползком – слишком медленно, да и болезненно. Четвереньки – вот оптимальный вариант. Встал на четыре кости и вернулся, так сказать, назад к природе… И впрямь, что за странный выпендреж охватил в каменном веке человека, взявшегося расхаживать на двух ногах перед четвероногими собратьями по классу? Неужели без этого нельзя было доказать, что ты – самый умный? И вообще отказ от устойчивой опоры в угоду пары шатких подпорок – весьма странное доказательство умственного превосходства над другими…
Более несвоевременных мыслей в моем откровенно дерьмовом положении прийти в голову просто не могло. Но о чем еще можно было думать ползущему на четвереньках шатуну в финальные секунды своей сознательной жизни? Вспомнить напоследок прекрасные мгновения прошлого, как поступил бы на моем месте любой другой человек? Что ж, хорошая идея, и я непременно воспользовался бы ею, подскажи мне кто-нибудь это. Но загвоздка состояла в том, что, во-первых, я был на светопланере совершенно один (чемпиона мы, естественно, к людям не относим и в расчет не берем). А во-вторых, уже не являлся «любым другим» человеком и, стало быть, мыслил иными категориями…
…Или же просто рехнулся от всего пережитого и порол всякую чушь даже в мыслях… Пожалуй, это объяснение выглядело более логично.
И потому нельзя толком сказать, кому приписывать мой следующий поступок: безумцу или человеку, который все-таки сохранил остаток здравомыслия. Но если я и следовал в тот момент голосу разума, то делал это бессознательно, будто под гипнозом.
Карлик, видимо, списал мою слабость на близость Источника, чья сила повергла в смятение даже такого отщепенца, как Шатун, Несущий Свет. Не став отвечать насилием на мое агрессивное поползновение, посредник решил убедить меня в тщетности сопротивления на словах и опять пустился в нравоучения. Он чувствовал себя победителем и имел на это все основания. Но Чичу было невдомек, что доведенный до отчаяния Светозарный Шатун способен на непредсказуемые поступки.
Для карлика наше противостояние виделось чем-то вроде шахматной партии, где каждый игрок руководствовался правилами и трезво просчитывал шансы на победу. И каково же, наверное, было удивление посредника, когда загнанный в угол враг вдруг совершил не предписанный регламентом ход и свел на нет логику всей игры. Понять такое мог лишь человек, в чью природу было заложено эксцентричное поведение. Поэтому мне оставалось только посочувствовать обделенным в этом плане чемпионам.
На четвереньках я ощущал себя еще вполне уверенно и, слушая вполуха разглагольствования Чича, подполз к переднему борту светопланера. После чего глянул вниз и прикинул расстояние до инжектора. Черный овал находился на «солнечной» стороне и потому отчетливо просматривался в тумане. Дотянуться до «глаза» не представлялось возможным. Но совать в него руки я все равно не намеревался, пусть даже рук как таковых у меня уже не было. А что было, так это два сгустка тумана, которыми я мог манипулировать до тех пор, пока они полностью не исчезнут.
Рип знал, что инжектор можно повредить, иначе он вряд ли просил бы меня стрелять по преследователям. Навязчивая идея, что свербела у меня в мозгу, проистекала именно из нереализованного плана компаньона. Я сильно сомневался, что моя вариация на данную тему удастся. Но разве выброшенный из родной реальности шатун Свекольников мог быть сейчас в чем-либо уверен?
Конечно, есть большая разница в том, стреляешь ты по цели из пистолета или просто швыряешь в нее горсть патронов. Хотя в некоторых случаях это не имеет принципиального значения: к примеру, когда целью является ревущая самолетная турбина. Световой инжектор ассоциировался у меня именно с ней – идеально сбалансированной, мощной двигательной системой, малейший дефект которой мог привести к серьезной поломке. Мне было неведомо, что таилось в глубине черного овала, повредит ли его начинке взрыв дюжины патронов и взорвутся ли они там вообще. Но одно я знал абсолютно точно: никто и никогда не швырял в инжекторы светопланеров снаряженные пистолетные магазины. А значит, у меня был шанс устроить диверсию и замедлить ход вражеской посудины. А коли посчастливится, то и остановить ее…
«Все без толку!» – лежа на краю платформы, подумал я. Прицельно брошенный мной магазин «зиг-зауэра» исчез в глазнице инжектора, а результат так и не наступил. Миновало пять секунд… десять… пятнадцать… Я обессиленно уронил голову на руки и закрыл глаза. Мне уже не хотелось видеть окружающий мир, но это не помогло. Я продолжал наблюдать перед собой тот же туман, будто какой-то живодер отрезал мне веки и я лишился последней возможности отрешиться от безумной действительности. Не иначе, эта белесая субстанция, что замещала собой мою реальность, проникла мне в мозг, а зрение было всего лишь остаточной иллюзией. Как свет погасших звезд, что долетал до Земли, в то время как его источники давным-давно сгинули во мраке Космоса.
И когда погас последний огонек надежды, прямо подо мной, где-то внутри платформы, раздался долгожданный гром. Туман на выходе из инжектора окрасился на миг в огненный цвет, а светопланер содрогнулся, словно скребанул днищем о невидимое препятствие. Затем до меня донесся истеричный крик Чича. Бедняга вопил, не переставая, хотя пострадать от взрыва он вроде бы не мог – детонация была не настолько сильной, чтобы расколоть светопланер.
