современную Анку-пулеметчицу. (Впрочем, за кого тогда, по логике, следовало принимать меня? За Петьку, что ли?) Вот только, к несчастью, пулемета у нашей «Анки» не было, а Хриплый с туристическим ножом выглядел уже не так авторитетно, как Василий Иваныч – с шашкой.
Зато блюстители, если не брать в расчет их уродливые фигуры, двигались на нас ну просто идеальными колчаковскими колоннами. Движения гвардейцев были вымуштрованы до умопомрачительной синхронности. Причем это касалось не только бойцов в каждой отдельно взятой колонне, но и совместного марша всех колонн тоже. Для полноты картины не хватало лишь знамен, барабанов, винтовок и белогвардейской формы.
Едва вражеская армия приблизилась, я спешно взялся подсчитывать ее численность, но прапорщик своим наметанным глазом сделал это куда быстрее меня.
– Четыре тысячи бойцов! – сообщил нам Хриплый, присвистнув не то от удивления, не то от восхищения. – Десять колонн по четыреста человек в каждой… Вот это выучка, доложу я вам! Я, бывало, головой о стену бился, пытаясь полсотни охламонов-первогодков к строевому смотру выдрессировать, а тут вы только гляньте! Эх, молодцы, чертяки! Хоть, конечно, все поголовно и сволочи, но посмотреть на их марш, один хрен, приятно. Кстати, кто-нибудь видит командующего парадом?
Все, в том числе и Рип, помотали головами: «хореограф» этого впечатляющего действа предпочитал пока оставаться в тени.
– Надо полагать, они на этот плац не на строевой смотр вышли, – заметил дядя Пантелей, скуксившись, будто от зубной боли. – Неужели эта суета из-за нас?
– Не из-за нас. Из-за Шатуна, Несущего Свет, – уточнил Рип, после чего «обнадежил»: – Это лишь малая часть гвардии Держателя. По-видимому, он нас не слишком опасается, иначе, будьте уверены, прислал бы сюда гораздо больше блюстителей.
– А ты, адаптер, как погляжу, парень с юмором, – фыркнула Банкирша. – В прошлый раз мы и двух быков еле-еле побороли, а теперь по наши души целое стадо прислали. Да если им прикажут, они эту башню в пропасть голыми руками спихнут!
– Короче, махни рукой, скажи – пипец… – Прапорщик озадаченно поскреб макушку. – Однако, что ни говори, а приятно, когда сам повелитель Вселенной считает нас такими крутолобыми ребятами. Тоже мне напугал: по полтыщи с мелочью гвардейцев на брата! Да нам их окучить, как два пальца обсосать! Только чур, кто первый своих уложит, не расслабляется, а помогает отстающим товарищам…
Мне еще не доводилось наблюдать с высокой трибуны за таким масштабным парадом, к тому же организованным в мою честь. Десять походных колонн, состоявших из бойцов, идентичных, как однокалиберные шарики от подшипников (ни дать ни взять атака клонов!), подступили к нашему убежищу и сразу начали перестроение. Четко, без лишней суеты, враги развернули строй и, сомкнув ряды, организовали перед нами двойную блокадную линию. Она перегородила пирс поперек, от края до края, и отрезала нашей группе все пути к пешему отступлению. Которое мы, в общем-то, и не планировали, поскольку отступать нам было решительно некуда.
Завершив маневры, гвардия замерла без движения, будто утихшее после волнения море. Восемь тысяч мутных блюстительских глаз смотрели строго перед собой, и никто из громил – по крайней мере, мне так казалось – не поднял голову, чтобы взглянуть на нас. Мы были отгорожены мощной живой стеной, но все еще не видели того, кто командовал этим многотысячным войском.
– Отрадно, бляха-муха! – в очередной раз похвалил Охрипыч вышколенных блюстителей. – Орлы! Жаль только, без песни пришли. Эхма, кабы еще с вашим чувством локтя вы разучили «Распрягайте, хлопцы, кони!» или «Катюшу», цены б вам не было!.. Эй, Рип, давно хочу тебя спросить: а как тут у вас обстоят дела с искусством? Я не про живопись, балет, театр или еще какие великосветские развлечения толкую. Просто любопытно: вот плаваешь ты в своем световом бассейне, ловишь, грубо говоря, кайф, и неужели при этом твоей душе не хочется петь? Да я иногда дома в ванне такие арии затягиваю, что соседи аплодировать начинают. А в ваших шикарных бассейнах, наверное, вообще пел бы не умолкая.
– В Ядре не поют песен, Архип, – ответил адаптер.
– То есть совершенно? – округлила глаза Леночка. – А как же тогда вы выражаете свои чувства?
– Никак, – отрезал Рип, но до разъяснений все-таки снизошел: – Свет является для нас единственно доступным наслаждением. Но оно настолько всеобъемлюще, что искать для себя иные забавы здесь не принято, да и негде. Это в Трудном Мире есть тысячи способов получить удовольствие. А вдобавок к ним – тысячи ограничений, из-за которых удовольствию нельзя предаваться бесконечно. Вы обязаны строго дозировать каждое ваше наслаждение, иначе оно становится гибельным; впрочем, это относится и к мучительным переживаниям. Поэтому, выражая свои чувства вследствие экстаза либо ненависти, человек тем самым открывает ограничительный клапан, оберегающий его материальную оболочку от переизбытка накапливающейся в ней вредоносной энергии. Пение и музыка – это всего лишь выплеск эмоций; крики и шум, которым люди сумели со временем придать надлежащую гармонию, что способствует усилению экстаза. Нечто вроде безотходной технологии.
– Неправда! – с жаром возразила сладкоголосая Ленора. – Не спорю, для вас, может быть, так оно и есть! Но для людей музыка – это голос души. Я с пяти лет занимаюсь пением и, поверьте, понимаю в этом больше, чем вы. Вы создали тысячи Вселенных, но не сумели придумать ни одной песни! Вершина огромной горы, которую вы покорили, – каменистая пустошь, где можно только греться на солнце, и все! В этом вы разбираетесь хорошо, а в музыке – полные профаны! У вас неправильный мир, и однажды вы это поймете!
– Можешь считать как угодно, Елена, – пожал плечами адаптер. – Только вряд ли от этого что-то изменится и в будущем мы запоем, нежась в наших бассейнах. Чемпионам не нужен такой ограничительный клапан, ибо бессмертным неведомы пресыщение наслаждениями или избыток гнева. В отличие от вас для нас – адептов единственного вида удовольствий – эти эмоции неразрывно связаны: чем сильнее одна, тем слабее другая и наоборот.
– Значит, этот крендель взвился потому, что мы ему всего-навсего перекрыли Свет? – спросил Паша, кивнув в сторону, куда умчался посредник.
