кабы кто-то из собутыльников вдруг не заикнулся об одном давнишнем случае, который сразу же припомнили еще несколько человек за столом. Точно, поддакнули они, было такое много лет назад – во времена, когда вингорцы еще только постигали простую истину, что торговать иносталью намного выгоднее, чем разбойничать. В тот год власти Аркис-Грандбоула снарядили к ним дипломатического представителя, и тот, тоже будучи приобщенным к учению пророка Наранира, получил от совета вингорских кланов почетный дар: древнюю золотую корону. Которая ныне хранится в местной ратуше наряду с прочими памятными подарками, преподнесенными правителям Великой Чаши послами дружественных городов.
Совсем запамятовавшему в пьяном угаре о припрятанном на дне сумки подарке Шомбудага, Гуго оставалось лишь воскликнуть «Вуаля!» и с гордостью продемонстрировать скептикам бриллиантовый обруч. Тут уж им крыть стало нечем. Наслышанным о пристрастии вингорских вождей носить подобные украшения собутыльникам де Бодье пришлось признать его безоговорочную правоту. Тем паче что это они сами надоумили Сенатора вспомнить об имеющемся у него неопровержимом доказательстве.
Однако не всех посетителей кафешантана блестящий в полном смысле слова аргумент гостя заставил угомониться. Кое-кто сделал из этого совсем другие выводы и обернул победу Гуго против него самого. Да так, что вскоре он вообще пожалел, что послушался вингорцев и пошел в Великую Чашу, а не куда-то еще. Кто именно донес на него жандармам – один из собутыльников или шлюха, что весь вечер просидела у Сенатора на коленях, – ему не сообщили. Зато обвинение сфабриковали на диво споро. И когда де Бодье продрал глаза и оторвал похмельную голову от тюремного матраца, у церковников уже имелись ответы на все вопросы, какими засыпал их изумленный арестант.
Навесить на Гуго шпионаж в пользу иноземцев жандармам явно не удалось бы. Они смекнули об этом сразу, как только разобрались, что к чему, и потому, убоявшись выставить себя на посмешище, не стали выдвигать такое обвинение. Ну какой, скажите на милость, вингорский шпион потащился бы к Бескрылым с подарком Светлогривого Грифона в сумке, а потом, напившись вдрызг, начал бы бить себя в грудь и кричать на весь трактир, что Шомбудаг – его друг и наставник? Впрочем, жандармерия Аркис-Грандбоула редко признавала свои ошибки и в случае с де Бодье также не собиралась делать исключение.
Сохраняя показной нейтралитет в политической борьбе между бургомистром Рейли и первосвященником Нуньесом, блюстители порядка тем не менее частенько оказывали последнему услуги в поимке рьяных ангелоненавистников. Если жандармам не удавалось призвать к ответу какого-либо подозреваемого в обычном преступлении, того почти всегда можно было сплавить синоду как предполагаемого вероотступника. Главное, чтобы он состоял в рядах Церкви. И пускай затем она сама ищет улики и разбирается, виновен подозреваемый или нет, – церковное правосудие находилось уже вне жандармской компетенции.
На беду нашего знатока вингорской религии, формально он числился септианином. Это неоспоримо подтверждала вытатуированная у него на руке «крылатая чаша». И неважно, что Гуго принял причастие в детстве по воле своих родителей, а в последний раз посещал молебен, находясь на сенатской службе. Дознавателей из синода интересовало одно: как правоверный мог опуститься до того, что стал ярым солнцепоклонником? Да еще посмел явиться в священный город, чтобы проповедовать в его стенах гнусную языческую ересь?
Как и в тот раз, когда его поймали за руку на взятке, де Бодье вновь угодил в безвыходное положение. Что бы он ни сказал церковникам, все играло против него. Выболтать им без утайки всю правду? Но тогда они посчитают нужным передать заключенного дону Риего-и-Ордасу, а тот учинит Гуго куда более мучительную казнь, чем растерзание священными нетопырями. Придумать правдоподобную отговорку? Но как объяснить наличие у себя украшения Шомбудага и еретических знаний, коими Сенатор бахвалился перед столькими свидетелями?
Что же остается? Врать напропалую, надеясь, что суд поверит, будто обвиняемый нашел бриллиантовый обруч в предгорьях случайно, а все сказанное им в кафешантане – всего лишь выдуманный спьяну бред?
Опять-таки не вариант. Во-первых, члены церковного синода не дураки и умеют отличать ложь от правды. А во-вторых, даже если они в это поверят и согласятся простить де Бодье, ему все равно придется пройти испытание на верность Септету.
Испытание простое и безошибочное. Каждый примерный септианин регулярно принимает в храме помазанье «ангельской кровью». Ее традиционно заменяет едкая кровь приближенных к ангелам созданий – фосфоресцирующих нетопырей. Отмеченных ею людей эти выращиваемые в неволе крылатые хищники-людоеды брезгуют кусать примерно пару месяцев (в случае, когда вина вероотступника доказана, а тот был недавно помазан, священные пятнышки-стигмы срезаются у него с запястий вместе с кожей). Испытуемому септианину, чья преданность Церкви подлежит сомнению, сажают на руку голодного нетопыря. И если тот не впивается в нее зубами, значит, все в порядке – этот человек посещал храмовую службу совсем недавно. Чего, естественно, нельзя сказать о Гуго, чьи стигмы давным-давно стерлись от времени.
Что Сенатору оставалось делать? Врать и всячески выкручиваться. Каких только небылиц он не наплел в свое оправдание, но, как и ожидалось, судьи вновь и вновь разносили их в пух и прах. Зыбкие шансы де Бодье разжалобить дознавателей таяли с каждым днем, пока наконец у бедолаги не осталась одна-единственная надежда. Едва трепещущая, зато самая живучая из всех – надежда на чудо…
Глава 15
Страсть придавать собственным церемониям театральность и драматизм была унаследована ангелопоклонниками от своих предтеч из Брошенного мира. Однако при всем богатстве воображения септиан им никогда не достичь того размаха, с каким подобные действа проводились до года Всемирного Затмения. Священникам церкви Шестой Чаши приходилось обходиться без огня и электричества, чье отсутствие сильно понижало зрелищность нынешних церковных обрядов и явно не способствовало притоку в храмы новых верующих. Земные слуги Септета выкручивались как могли. Вплоть до того, что не гнушались публично скармливать вероотступников нетопырям-людоедам, фосфоресцирующая шкура, когти и зубы которых заменяли очистительное пламя древних инквизиционных костров.
Ради пущего эффекта кара еретиков проводилась с наступлением сумерек. По той же причине фонари на храмовой площади в такие вечера не зажигали. Ничто не должно было отвлекать пришедших на казнь зевак от созерцания Душечистителя – стоящего на помосте большого – в полтора человеческих роста – стеклянного куба. Верхняя плоскость у него отсутствовала, а на ее место устанавливалась имеющая раздвижное дно большая клетка с нетопырями. Во избежание накладок перед экзекуцией их нарочно морили голодом пару суток. За это крылатые кровопийцы готовы были растерзать любого, являйся он хоть отъявленным грешником, хоть образцово-показательным праведником.
В вечер казни де Бодье напротив храма Семи Ангелов собралось много народу. Видимо, все еще давал о себе знать ажиотаж, вызванный последней проповедью Нуньеса и неумолкающими слухами о шастающих в пригороде вактах; последних якобы уже видели у самых стен Чаши. Пока мы с Сандаваргом проталкивались поближе к помосту, я прислушивался к тому, о чем болтают в толпе. Оказывается, эта расправа над вероотступником была приурочена Нуньесом к завтрашнему грандиозному молебну, целью
