не мешало этим скитальцам находиться в полном сознании и бранить меня на чем свет стоит. Раньше Арсению Белкину такое могло лишь присниться в кошмарах. В Терра Нубладо подобные ужасы являлись пусть из ряда вон выходящей, но реальностью. Попадания ружейных пуль четвертого калибра казались для этих одержимых лишь крепкими кулачными ударами, и потому больше всего надежд я возлагал на шрапнель – для неистребимого она была равносильна удару уже не кулаком, а как минимум лошадиным копытом. Однако следовало помнить, что в запасе у меня всего два выстрела, произвести которые было необходимо один за другим – если пираты мгновенно сориентируются в обстановке и рассеются по берегу, пользы от шрапнели будет мало.
Преследователи бежали вслед за катамараном и выкрикивали имена товарищей, которые должны были оставаться на борту «Рабиосо». Я не высовывался, дожидаясь, пока семерка пиратов войдет в реку. Теперь им было сложно допрыгнуть до катамарана с берега – «Рабиосо» отнесло от него на порядочное расстояние.
Проклиная бесследно сгинувших канониров, пираты гурьбой ринулись в воду и поплыли на перехват собственного судна. Судя по угрожающим воплям, прошляпившей катамаран парочке лучше было бы вообще не показываться приятелям на глаза.
Едва последний из семерки пустился вплавь, я покинул укрытие, подскочил к кормовой мортире, навел ее на группу пловцов и рванул спусковой рычаг...
Чем хороша корабельная артиллерия, так это своей недюжинной мощью. В отличие от своих сухопутных аналогов (за исключением громоздких осадных орудий), призванных выкашивать пехоту и конницу, корабельные мортиры прежде всего предназначались для разрушения деревянных судовых корпусов. Шквал шрапнели, который вмиг очистил бы палубу того же «Гольмстока» от такелажа и живой силы, накрыл барахтающихся в воде пиратов, будто пригоршня гальки – стайку водомерок. Шрапнель вздыбила воду и изрешетила плывущих первыми одержимых, поотрывав кое-кому их них конечности, а одному даже снесла голову. Замыкающие команду пловцы от неожиданности прекратили грести и забарахтались на месте, чем только упростили мне наведение носового орудия, до которого я добежал, едва смолкло эхо первого выстрела.
Уцелевшие одержимые хотели кинуться врассыпную, но не успели выплыть из зоны поражения смертельного града, что повторно обрушился им на головы. Снова вода вскипела бурунами – так, словно на дне реки в этот момент проснулся вулкан...
Внушительными пушками разжился в свое время Либро; явно реквизировал их у диктаторских мерсенариев – простым негоциантам вряд ли кто-то продал бы такую артиллерию. Отведавшие шрапнели, искалеченные и оглушенные, пираты покачивались на волнах, окрашивая воду кровью. Было чертовски жаль, что враг разделил силы – зарядов двух мортир с лихвой хватило бы, чтобы утихомирить всю шайку Твердолобого, бросься она за мной в полном составе. Рассчитывать на пушки было уже нельзя. Везение не бесконечно, и теперь Либро не допустит ошибки, ринувшись в лобовую атаку на собственную батарею.
Я понятия не имел, сколько у меня в запасе времени до прибытия Твердолобого и остатков его банды. Однако было совершенно очевидно, что извлечь пострадавших из воды и прочесть им проповеди я не успею. Впрочем, двум пиратам проповедь была больше не нужна. Откровение не воскрешало безголовых, так что эту парочку следовало списывать в разряд неизбежных потерь. Отращивать головы одержимые, к счастью, тоже еще не научились, а вот воевать без руки или ноги для них – явление привычное. Но пока пострадавшие пребывали в шоке, можно было оставить их в покое. Мне требовалось хорошенько подготовиться к встрече с целыми и невредимыми пиратами, а не отвлекаться на их собратьев, временно выведенных из строя.
Я возвратился на корму и вывернул штурвал в сторону берега. Катамаран навалился на правый корпус, после чего на всей скорости, что ему удалось набрать, вылетел на прибрежную отмель и зарылся в песок. Меня швырнуло грудью на штурвал, и только благодаря этому я устоял на ногах.
Плаванье выдалось коротким, но захватывающим. За какие-то десять минут мне довелось побывать в ролях капитана, канонира, а если вспомнить, как я проник на борт, то и пирата тоже. Я с детства обожал читать Сабатини и Стивенсона и потому мог полагать, что в это утро воплотил в реальность некоторые свои детские фантазии.
Я планировал, что мне все-таки хватит времени перезарядить носовую мортиру, которая была нацелена на берег, однако скорое появление врага скомкало все планы. О перезарядке пришлось забыть – четверка одержимых приближалась чересчур резво. Гигант Либро угадывался издалека. Он рассредоточил пиратов по берегу, заставив их выстроиться в редкую дугообразную цепь. Правофланговый атакующий пробирался уже по кустам, левофланговый хлюпал сапогами по мелководью, а сам Твердолобый, направив фланги вперед, продвигался по центру. Флибустьеры отрезали мне пути к отходу, намереваясь не дать покинуть «Рабиосо».
Четверо одержимых на одного Проповедника – это уже не тринадцать, как перед началом игровой партии. Такой расклад был для меня привычным, и если кому следовало сейчас задуматься о бегстве, то точно не мне.
Бой на короткой дистанции – проксимо-бой, – помог мне снискать добрую половину моей жуткой славы. Квинт преувеличивал: я не имел права претендовать на титул «маэстро» в этом специфическом ремесле, потому что никогда ему не обучался. Как и Откровение, искусство стрельбы было привито мне с первой минуты загробной жизни, и это выглядело несправедливо по отношению к тем маэстро проксимо-боя, которые учились ему долгие годы. И хоть пока мне не доводилось тягаться с этими скитальцами в бою, кое-кого из них я изредка встречал. После чего воздавал хвалу Балансу, что эти крутые ребята не заставляли меня отстаивать титул, доставшийся мне по неизвестно какому праву.
Я спрыгнул прямо в воду, благо глубины за бортом было всего по пояс. Обманные маневры и погони остались позади, пришла пора окончательно выяснить, на чьей стороне правда. Проповедник принимал условия игры, поскольку именно к такой расстановке фигур на поле он и стремился. И пусть Либро разыгрывал эффективную комбинацию, он был не первый, кто на моем веку использовал подобную тактику. Вогнать меня в смятение у Твердолобого не вышло при всем старании.
Пираты ничуть не удивились, опознав в противнике мою одиозную личность, а значит, они заранее догадались, кому хватило смелости бросить им вызов. Для кого-то этой догадки вполне хватало, чтобы отказаться от сумасбродных поступков и дать деру, но не для Твердолобого.
