А куда утащила, я и сам толком не знал.
Что для меня Терра Нубладо? Милосердие или наказание? Рай или ад? Добро или зло?.. Мои родители – убежденные христиане, – от которых я с малолетства выслушивал всякий религиозный бред, понятия не имели, что материи, которые виделись им только в черно- белых тонах, в действительности обладают множеством оттенков. Что я твердо уяснил в своей загробной жизни: нет в природе ни рая, ни ада, по крайней мере, в том виде, какими их принято представлять. В этом и заключена суть высшего правосудия: виновны все, и потому со всех взыскивают одинаково. Мы ждем после смерти либо наказание, либо награду, а получаем вовсе не то, на что рассчитывали.
Праведники ропщут – не таким блеклым представляли они себе царствие небесное, куда стремились всю свою праведную жизнь. Праведники не ведают, что расплачиваются крахом хрустальных замков за свой подсознательный эгоизм: «я бескорыстен и добр при жизни только потому, что убежден – на том свете со мной сполна за все рассчитаются». Вот и получите расчет, аккурат «по вере вашей».
Грешники, ожидавшие вечные муки, поначалу радуются: оказывается, не все так плохо, как предполагалось! Погодите, вскоре на смену вашей радости тоже придет раздражение. По себе знаю. Вот, к примеру, мой список наказаний: пытка одиночеством, страх и недоверие ко мне всех подряд, жуткие приступы беспамятства, а также обязанность держать язык за зубами и исполнять чужую волю. Все это безусловно гуманнее дьявольского котла с кипящей серой, но приятного в такой жизни тоже мало.
Ради справедливости, однако, следует упомянуть и о плюсах загробной жизни грешника Белкина, с некоторых пор именующегося Проповедником. Я обладал свободой и мог расхаживать беспрепятственно по всему материку. Мне позволялось жить по особым законам и открывать ногой любые двери, поскольку я считался слугой Баланса – бойцом самой крутой местной «конторы». Мне была доверена великая тайна Откровения, что также следовало считать за честь. Никто из обычных обитателей Терра Нубладо не мог похвастаться столь привилегированным статусом. Даже власти предержащие. Их вседозволенность, бывало, выходила за рамки приличия, но редко когда переступала границы законов Баланса. Местные небожители чтили общепринятый высший порядок и уважительно относились к тем, кто поддерживал его.
И без того ограниченная туманом, в дождь видимость в Терра Нубладо ухудшалась еще сильнее. Сейчас я мог толком рассмотреть лишь то, что находилось от меня максимум в двадцати шагах. Единственно верным ориентиром являлась лишь окончательно раскисшая дорога. Месить грязь мне уже осточертело, но сбежать от этого монотонно чавкающего проклятия было нельзя. Вдоль дороги пролегали широкие, уже успевшие наполниться дождевой водой канавы, огороженные невысокими заборами, служащими одновременно и границами пастбищ. Погруженный в раздумья, я пропустил момент, когда ступил на обжитые территории, и теперь при виде изгородей у меня приподнялось настроение. Я приближался к фермерскому поселку, а там непременно будет постоялый двор, в котором для скитальца отыщется сухой уголок и горячий ужин. По всем признакам, дождь стихал, и где-то к полуночи он обещал прекратиться вовсе.
Странное чавканье было не единственной отличительной чертой местной грязи. Второй ее особенностью являлось мгновенное высыхание, что определенно лишало здешних свиней одной из главных радостей в их свинской жизни. Так что если после полуночи распогодится, уже к рассвету я отправлюсь в дальнейший путь по сухому тракту.
Мне еще не доводилось бывать в здешних местах, хотя по многим дорогам Терра Нубладо я хаживал не однажды. Правда, я мог и заблуждаться. Музе дальних странствий ничего не стоило занести меня сюда во время очередного провала в памяти, какие иногда со мной происходили.
Пристрастие к спиртному, коим страдал я при жизни, в загробном мире меня совершенно не беспокоило. Поэтому, в отличие от хронического алкоголика Белкина, Проповедника можно было с чистой совестью назвать трезвенником. Однако беспричинные приступы амнезии, после которых воспоминания о забытых часах, а иногда и днях, так и не восстанавливались в памяти, давали повод задуматься о «дурном наследии», оставленном мне прежним образом жизни. Порой я засыпал в одном месте, а просыпался в другом, отмахав в состоянии лунатизма довольно приличное расстояние. И хорошо, если просыпался на постоялом дворе или в постели какой-нибудь вдовствующей фермерши. Случалось, что сознание возвращалось ко мне в дороге, прямо на ходу. При этом я всегда спотыкался и падал, поскольку редко удавалось после таких пробуждений сразу сориентироваться в пространстве и времени. Проклиная все на свете, я тогда усаживался прямо на обочину и тужился вспомнить, что происходило со мной в забытье, но, как и любой лунатик, ничего не припоминал о своих бессознательных похождениях.
И все же кое-что после таких приступов в голове задерживалось. Я мог совершенно не помнить, где и когда происходила наша встреча с маэстро Гвидо, однако его приказы отпечатывались у меня в памяти даже в состоянии амнезии.
Пожилой скиталец Гвидо, которого я прозвал за глаза Занудой, был, пожалуй, моим единственным другом в Терра Нубладо. С поправкой на то, что другом на туманном материке можно было считать любого, кто искал с тобой встречи без намерений поквитаться за старые обиды. Меня давно терзало подозрение, что Зануда причастен к моим провалам в памяти и исподтишка воздействует на мое сознание каким-нибудь гипнозом. Но дальше подозрений эти догадки не продвинулись. За руку я Гвидо не ловил, да и далеко не каждое его появление было сопряжено с приступами беспамятства.
Гвидо обладал в Терра Нубладо почетным статусом «маэстро». Титул этот ты имел право носить, если сумел добиться абсолютного, непререкаемого авторитета. Неважно, в какой области – главное, чтобы о твоих заслугах пошла гулять стойкая молва, а сам ты мог при надобности доказать любому несогласному, что почетная приставка «маэстро» перед твоим именем – отнюдь не фикция. Испытание на подлинность проходили не все, и самопровозглашенных «маэстро» раскусывали сразу. Настоящих носителей знака высшей доблести в туманном мире было очень мало. Мой друг Гвидо относился как раз к таким.
Зануда не являлся маэстро в боевых дисциплинах, наоборот, его коньком всегда была сугубо мирная дипломатия. Гвидо был кем-то вроде странствующего мирового судьи. Частенько диктаторы провинций нанимали его, чтобы без кровопролития уладить какой-либо несущественный спор. Авторитет Гвидо в урегулировании конфликтов был непререкаем. Во- первых, мой друг относился к старожилам Терра Нубладо, а во-вторых, был совершенно неподкупен и порой только из принципа отказывался от огромных вознаграждений. Гвидо ценил авторитет маэстро дипломатии превыше всего – это и являлось его главнейшим достижением в жизни.
