для нее старший брат давно умер. Причем задолго до две тысячи восьмого года.
И это была правда... Правда, которую я всегда знал, но не хотел о ней думать. Правда, которая все-таки всплыла на поверхность и причем в самый неожиданный момент, сломав едва зародившиеся надежды на лучшее.
Вот так, Арсений Белкин! Заслужил – получи! И можешь теперь сколько угодно заламывать руки и каяться в грехах молодости – все бесполезно. Что проку в покаяниях после свершившейся расплаты? Все правильно: ты и впрямь умер гораздо раньше, чем схлопотал в лоб ту злосчастную пулю. А раз так, значит, нечего злиться на Полину, отказавшуюся навестить «умершего» брата, который хоть и не истлел телом, но запустил до подобного состояния душу. И неудивительно, что от живого мертвеца теперь шарахаются даже близкие родственники.
– Очень сожалею, – повторил Патрик, положив руку мне на плечо. – Больше нам нечем помочь тебе в этом вопросе.
– Может быть, Полина передумает? – Я с надеждой посмотрел на маэстро. – Конечно, если вот так, с бухты-барахты, тебе заявляют о пропавшем бог весть когда брате, у тебя, естественно, случится шок. Но когда он пройдет, может Полина все-таки решится?
– Вполне возможно, – согласился Мэддок, но уверенность в его голосе была неискренней. – Если твоя сестра вдруг передумает, мы, разумеется, пойдем ей навстречу. Надеюсь, так оно и случится. Люди частенько сожалеют о своих решениях, принятых сгоряча.
– О чем еще говорила Полина? Она не упоминала о матери, об отце? – спросил я после недолгого молчания. Патрик тоже помалкивал все это время, давая мне примириться с невеселыми мыслями.
– Нет, на эту тему мы с ней не говорили и на словах она также ничего тебе не передавала.
– Ясное дело: какие послания могут передавать живые люди покойникам...
– Но я выяснил кое-что о Полине, перед тем, как сообщать ей о тебе. Она замужем за преподавателем одной из московских консерваторий, у них две взрослые дочери, которые сейчас учатся. Полина ездит по миру с концертами, периодически выпускает на престижных студиях свои альбомы, проводит семинары... В общем, живет счастливой насыщенной жизнью.
– Как и ее старший брат, – подытожил я. После всего вышесказанного мне уже заметно полегчало. Благодарить за это следовало не хладнокровие Проповедника, а законы симулайфа, быстро притупляющие как физические страдания, так и душевные. Что ни говори, хороший защитный инстинкт «самоуспокоения» заложен в игровом дубле. Обозначить боль, обозначить страдание... Вроде бы и больно, порой даже слишком, но все утихает, едва успев начаться. Переболел, и можешь дальше симулировать жизнь. Или продолжать игру – кому как больше нравится.
– У тебя случаем не найдется для меня какой-нибудь работенки? – осведомился я. – Надо бы развеяться, прийти в себя, а то на душе муторно.
– На данный момент нет, – развел руками Гвидо. – Но если хочешь отвлечься от мрачных мыслей, можешь пока прогуляться на север, до фуэрте Саградо, и отнести эту дипломатическую почту местному диктатору Гизеру. – Маэстро вытащил из-за пазухи и передал мне опечатанный сургучными печатями конверт. – Это игровое задание для Гвидо, но пребывать в его шкуре мне пока некогда, а выполнять дипломатическую работу на «автопилоте» – все равно что сажать на нем же самолет: без живого человека в этом деле никуда. Только постарайся не мешкать и уложиться за полторы недели.
– Без проблем. Сделаю, – оживился я. Длительная пешая прогулка, без стрельбы и проповедей – хорошее средство, дабы привести в порядок мысли и решить, как быть дальше: продолжать служить Балансу или отправиться в отставку, попросив вернуть меня обратно в блаженное коматозное состояние. Осадок на душе после известий о Полине остался, и избавиться от него было уже невозможно. Это были не страдания моего дубля, это была боль Арсения Белкина, боль той части его души, которая продолжала жить и чувствовать несмотря на кому. Станет ли этот груз для меня неподъемным, или вскоре я вновь воспряну духом и захочу вернуться в игру – все это обязано было проясниться в ближайшие дни, которые предстояло провести на ногах, вдали от шумной столицы.
– А что у тебя за неотложные дела? – Я все-таки не удержался от любопытства. – Они касаются лошадиного бешенства или поиска крэкера, который скрывался за дублем Тенебросо?
– Буду с тобой откровенен – вспышка бешенства напрямую связана с событиями в фуэртэ Транквило, – сознался Гвидо. – Имеет место нарушение Баланса, причем такое, какое Проповеднику уже не выправить. Обнаружение нами башни Забвения и вмешательство в планы Тенебросо послужило сдвигом, последствия которого не могу предугадать даже я. Похоже, Арсений, что для Терра Нубладо начинаются суровые времена. Симулайф на пороге хаоса и в любой момент может разразиться катастрофа.
– Что произошло? Крэкерское вмешательство более высокого технологического уровня?
– Крэкеры здесь уже ни при чем. Они изменяли Баланс, всего лишь мухлюя с гирями и раскачивая рычаги весов. Человек, стоящий за дублем Тенебросо, нарушил равновесие, повредив весовой механизм. Но самое страшное, Арсений, в том, что этот человек являлся не кем иным, как нашим главным весовщиком.
– И это для вас неразрешимая проблема? Заставьте разгильдяя исправить то, в чем он напортачил. Или увольте его и примите на работу нового весовщика.
– Увы, найти такового едва ли проще, чем песчинку на дне моря.
– Ладно, брось темнить! – не выдержал я. – Расскажи конкретнее, что там у вас произошло – все-таки я тоже помогал тебе выводить Тенебросо на чистую воду!
– Конкретнее, к сожалению, не могу, – отрезал Патрик. – Есть вещи, респетадо Арсений, которые мне запрещено выдавать даже под страхом смерти. Причем настоящей, а не
