порядком, оплачивал счета, закупал пищу, управлял кухонным комбайном и добросовестно выполнял прочие свои обязанности.
Проклиная так некстати почившего в бозе Бэримора, я привычным движением прилепил к виску биомагнит инфоресивера и постарался не моргать, ожидая, когда сенсор считает с радужной оболочки глаза данные моего персон-маркера. После чего «Серебряные Врата» гостеприимно распахнутся для капитана Гроулера, а в ушах зазвучит музыка заставки- приветствия; в нынешнем году это был Бетховен. Затем перед глазами, как обычно, возникнет полупрозрачная вуаль пикчерз-креатора – пикра, – предоставив в мое пользование суфлер войс-командера. На нем – полный перечень дозволенных мне в Открытой зоне виртомира команд. Останется лишь выбрать нужную и ждать помощи…
Меня подстерегал второй сюрприз, тоже не из приятных, – ничего из ожидаемого не произошло. Инфоресивер, он же ключ от «Серебряных Врат», наотрез отказался крепиться к виску и окоченевшим пауком упал рядом со мной на кровать, беспомощно задрав вверх три биомагнитные «лапки» и рамку пикра. Я смотрел на инфоресивер, открыв рот от изумления, ибо, прожив на белом свете тридцать с лишним лет, просто не помнил случая, чтобы ключ когда-либо вел себя подобным образом. Для меня это было равносильно тому, как если бы он не упал на кровать, а взлетел в воздух и прилип к потолку. Возможно, на антигравитационных аттракционах такие фокусы считались в порядке вещей, но только не в моем доме.
Я с опаской переложил ключ на ладонь, будто он и впрямь был впавшим в анабиоз ядовитым тарантулом. Обычно подсвеченные зелеными микролайтерами, сейчас биомагниты ключа были матово-черными, словно покрытыми копотью. Я коснулся их пальцем, все еще не веря в происходящее. Только теперь на меня повеяло холодом первого предчувствия грядущей трагедии: ТАК НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ, ПОТОМУ ЧТО ЭТО НЕВОЗМОЖНО В ПРИНЦИПЕ. Солнце не восходит на западе, а люди не имеют перьев – это аксиома. Инфоресивер работает всегда – это тоже аксиома. Ключ ломается только в случае, если приложить к этому максимум усердия – потоптаться по нему ногами или бросить в огонь.
В любой момент я мог угодить в беду и лишиться зрения или слуха – для игрока в реал- технофайтинг это далеко не призрачная угроза. Однако даже самый простенький инфоресивер легко компенсировал бы мне утраченные чувства. Да что там говорить – для меня ключ всегда олицетворял собой такой же неотъемлемый орган современного человека, как глаза, уши и персон-маркер. Именно посредством инфоресивера я считывал данные с персон- маркера любого встречного незнакомца. Уже через секунду я знал, кто передо мной, его краткую биографию, характер и привычки. Равно как и встречный знал обо мне все что положено.
Но самое главное – ключ открывал для меня «Серебряные Врата». И если простая неисправность инфоресивера приравнивалась к утрате зрения и слуха, утрата связи с «Вратами» была не чем иным, как потерей памяти. Практически полной ее потерей.
Получалось, что в это солнечное летнее утро я одновременно ослеп, оглох и занедужил склерозом.
Я пощелкал ногтем по миниатюрному корпусу инфоресивера и по рамке пикра, лелея надежду, что это поможет. Необъяснимый, почти инстинктивный поступок, над которым я даже не задумался. Мертвый паучок от этого не ожил, что, в общем-то, не стало для меня откровением. Следующим инстинктивным желанием было разнести инфоресивер вдребезги, но от такого вандализма я воздержался. Нельзя унять головную боль, ударяясь лбом о стену – разбитая голова куда хуже мигрени.
– Спокойно, Гроулер, – сказал я себе. – Только спокойно. Проверь-ка еще разок, спишь ты или нет – возможно, тебе просто снится кошмар.
Щипок, которым я немилосердно наградил собственный нос, вернул бы к жизни даже мертвеца. И все же для полной гарантии я ущипнул себя еще пару раз. И только когда из глаз покатились слезы, пришлось с прискорбием констатировать – кошмар происходит наяву. Кряхтя от боли и шмыгая покрасневшим носом, я свесил ноги с кровати и осторожно коснулся ступнями пола. Без привычного Бэримора и незримого присутствия «Серебряных Врат» этот омертвевший дом больше не вызывал у меня доверия.
Пол был холодным, из чего следовало, что система жизнеобеспечения также не функционирует. Впрочем, я этому особо не удивился – после уже пережитых неприятностей поразить меня сегодня еще чем-то было трудно. Так что все дальнейшие сюрпризы, обрушивавшиеся на мою голову, я воспринимал, стиснув зубы. Позволял себе лишь крепко выругаться, и то потому, что молча взирать на происходящее было по силам лишь хладнокровному человеку, каким капитан Гроулер никогда не являлся. А также он не являлся любителем долго раздумывать над проблемами, что и позволило ему в дальнейшем с честью выходить из трудных ситуаций. Парадоксально, но это так. Всегда и везде рубить с плеча – черта моего характера, ранее считавшаяся скверной, в Жестоком Новом Мире превратилась в истинную добродетель.
Вот в таком состоянии – с горящим от щипков носом и замерзшими от холодного пола ступнями – я и узрел в окно Апокалипсис. Правда, прежде чем он предстал перед глазами во всей своей дикой красе, пришлось опять пойти на варварские методы. Затонированное на ночь золотистой дымкой окно спальни после отказа системы жизнеобеспечения так и продолжало оставаться непрозрачным. Команда, какая обычно отдавалась на этот счет Бэримору, не сработала. Я, конечно, подозревал, что она не сработает, но все равно попробовал – а вдруг?
Никакого «вдруг».
Выбивание окна не входило в мои планы, все случилось непроизвольно. Кто бы мог подумать, что на самом деле оконный кварц настолько непрочный – раньше-то я по нему никогда кулаками не стучал. И ведь не со злости ударил, а лишь слегка – авось да поможет. В отличие от инфоресивера, помогло. Не так, как ожидалось, но помогло – окно в Жестокий Новый Мир распахнулось, брызнув водопадом осколков под лучами полуденного солнца.
Вот таким – солнечным и теплым – встретил я обещанный тысячелетия назад Апокалипсис. По голубому небу плыли редкие белые облачка, дул ласковый ветерок, вокруг пели птицы. Природа радовалась погожему дню и не ведала, что населяющие мир высокоразвитые двуногие создания уже окрестили его Жестоким.
До того как я выбил окно, во мне еще теплилась надежда, что череда престранных неприятностей обрушилась только на мой дом – этакое редчайшее стечение роковых обстоятельств. Но едва передо мной открылась панорама окрестностей, надежда эта канула в небытие.
