дыры, чтобы она стала такой же, как прежде, вряд ли удастся. Нарушена сама целостность нашего мира, и, боюсь, нарушена безвозвратно… Зачем я говорю сейчас все это? Просто хочу дать вам накрепко уяснить: вы нам не чужак. Можете со мной не соглашаться, но вы – один из нас, непосредственных жертв Катастрофы, которых я вот уже год пытаюсь объединить в братство. Не фирму, не кооператив или иное деловое товарищество, а именно братство. С момента образования Пятизонья мы – выжившие в тот злополучный день – больше не являемся детьми «большого» мира. Теперь наша родина – это мир внутри Барьеров. И, находясь вдали от нее, каждый из нас испытывает ностальгию. Взгляните на меня и моего друга. Не слишком мы похожи на тех Мерлина и Асклепия, которых вы видели по телевизору, верно?
– Да, отличие есть, – подтвердил я, после чего, немного поколебавшись, уточнил: – И, извините за прямоту, вряд ли эти отличия приведут в восторг ваших поклонников, которые доселе ни разу не видели вас наяву.
– Все правильно, – продолжал Семен, не выказав ни малейшего признака обиды. – Мы лишь месяц как вернулись из очередной экспедиции, а выглядим так, будто все это время ни дня не просыхали от пьянства. Нам приходится сидеть на анальгетиках, ведь наши «жженые» импланты постоянно болят и не дают заснуть по ночам. С каждой неделей, проведенной вне Зоны, мы стараемся все реже появляться на публике и все чаще отказываемся от выступлений в прямом телеэфире. Нас гложет необъяснимая тревога, мы становимся раздражительными, и лишь крепкие, проверенные временем узы дружбы не позволяют нам рассориться друг с другом в пух и прах. Страшно подумать, что стало бы с нами и в какие развалины мы превратились бы, проведя вне Зоны целый год, как вы. Впрочем, пока что нам это не грозит. Стоит лишь мне и моим товарищам снова очутиться за Барьером, не пройдет и часа, как все мы преобразимся буквально на глазах, и нам уже станет не стыдно покрасоваться перед видеокамерами. Понимаете, к чему я клоню?
– Вы полагаете, что там, за Барьером, я смогу избавиться от мучений и снова стану прежним человеком? – догадался я.
– Не забывайте: ведь вы – член нашего братства, – напомнил вместо Пожарского Асклепий. – С одним лишь отличием: вы носите в себе не «жженые» импланты, а, предположим, некую разновидность инородной плазмы. Энергетическое вещество, которое, попав в ваше тело при переходе из гиперпространства в наш мир, затвердело, не успев обрести окончательную форму и, возможно, свойства. Оттого вы и приводите в негодность высокотехнологичное оборудование всего лишь одним прикосновением пальца. Все равно что та сигарета, которая прожигает карту и уничтожает часть отображенного на ней мира. Однако, как вы в курсе, у нас тоже имеется ряд довольно уникальных и зачастую не менее разрушительных талантов, которые становятся гораздо мощнее и многограннее, едва мы переступаем рубеж нашей новой родины. Так что не удивлюсь, если в пределах Зоны «смертельное касание» окажется далеко не единственным вашим феноменом.
– Единственное, чего я сегодня хочу, – это избавиться от своего паразита и вернуться к семье полноценным человеком, – повторил я. – Каким образом – совершенно неважно. Если ради этого мне придется вступить в ваше братство, почему бы и нет, пусть даже в нынешнем моем состоянии пользы от меня ни на грош… – И, заметив, как Асклепий не сумел сдержать ехидную ухмылку, пояснил: – В смысле, пользы как от человека, а не от ходячей шкатулки с бриллиантами, какой видят меня сегодня люди, независимо от того, что за принципы они исповедуют.
– Понимаю, – кивнул Семен. – Значит, ваше недоверие, как ту плеть – обухом, словами не перешибешь. Впрочем, будь я на вашем месте, тоже начал бы относиться подобным образом ко всем встречным и поперечным, неважно, кто они – друзья, родственники, знакомцы или незнакомцы. Но, на ваше счастье, у меня есть быстрый и верный способ убедить вас, что мы вам не враги. Вот уже четыре месяца наша резиденция находится на полном энергетическом самообеспечении. Отопление, электричество, горячая вода – сегодня за все это отвечает один-единственный артефакт, найденный нами в новосибирском Академгородке. «Красный карлик» – так мы прозвали нашу находку. Величиной она не больше грейпфрута, вся покрыта ребрами и до Катастрофы, судя по всему, служила радиатором системы охлаждения компьютерного процессора. Однако, подобно многим вещам, которые, побывав в Узле, радикально изменили затем свою сущность, ныне эта штуковина являет собой автономный и неугасимый источник тепла. Причем настолько мощный, что, к примеру, всего за четверть часа «Красный карлик» разогреет вот эту комнату до температуры доменной печи…
– Не пойму, зачем вы мне об этом рассказываете, – недоуменно перебил я хозяина.
– Поэтому можно сказать, что с недавних пор у нас в подвале находится не котельная, а маленькая плавильня, – продолжал Мерлин, жестом попросив меня повременить с вопросами. А затем подался вперед и, пронзительно уставившись мне в глаза поверх очков, уже на полтона ниже добавил: – Из чего следует, что в случае нужды у нас не возникнет проблемы с избавлением не только от трупов незваных гостей, но даже от автомобилей, на которых они к нам пожаловали. Теперь понимаете, о чем я веду речь?
– Да, намек прозрачнее некуда, – невесело улыбнулся я. – И то, что час назад вместо скальпеля в руке у многоуважаемого Асклепия оказался нашатырь, тоже, надо думать, красноречивый аргумент в защиту ваших слов?
– Куда уж красноречивее, – пожал плечами Семен, вновь откидываясь на спинку кресла и пряча глаза за золотистыми стеклами очков. – Истинно говорите: взалкай мы ваших сокровищ, они стали бы нашими еще до того, как вы пришли в сознание. Но мы – не звери, хоть и пасемся с ними на одной территории. Мы объединились, чтобы донести людям правду о Зоне, потому что, кроме нас, это больше некому сделать. Правду, и ничего, кроме правды. И ваша история вполне достойна того, чтобы о ней узнали миллионы. Скажу больше: она могла бы считаться одной из лучших историй, которые мы когда-либо рассказывали человечеству. Вот только… – Он замялся, потупил взор и побарабанил пальцами по подлокотнику. – Только я сильно сомневаюсь, что вам захочется такой громкой славы. Она погубит вас еще до того, как вы начнете ею наслаждаться.
– Вы правы, – обреченно констатировал я. – Нам с семьей не удалось бы самим отделаться и от одних охотников за алмазами, а если таковых по мою душу сбежится несколько тысяч? В данный момент мы загнаны в беспросветный тупик. Тот факт, что я жив и разгуливаю на свободе, не устроит ни тех, кто прежде держал меня взаперти, ни тех, кому минувшей ночью едва не повезло стать мультимиллионерами. Вот почему я вынужден умолять о помощи вас, Мерлин. Вероятно, в ваших клиниках отыщется специалист, способный избавить меня от паразита, или же такой человек может обитать в Зоне, но я не верю, что вы не подскажете мне выход из моего тупика. Или, на худой конец, направление, где можно этот выход отыскать.
– Наши реабилитационные клиники пока по всем статьям и близко не сравнятся с госпиталем Бурденко, – покачал головой Асклепий. – Да и вам будет слишком небезопасно там находиться. Для вас существует один путь – в Зону. Найдете вы там то, что ищете, или нет, сказать трудно. Но за Барьером у вас хотя бы появятся силы на эти поиски. И на то, чтобы защитить себя от множества неприятностей.
– А кто защитит оставшихся здесь моих жену и дочь? – спросил я.
– Дайте мне пару-тройку дней, и я смогу ответить на этот вопрос более конкретно, – пообещал Пожарский. – У меня есть кое-какие связи. А кое-кто из способных помочь вам влиятельных людей кое-чем крепко мне обязан. Разумеется, я не буду распространяться, за кого конкретно прошу, и если никто не спутает нам карты, значит, вскоре мы наверняка чем- нибудь вас обнадежим. А пока располагайте нашим гостеприимством и отдыхайте. Только настоятельно прошу: не покидайте пределы этого этажного крыла. Думаю, не надо объяснять
