фотокамерами, лишь попадая на судебные процессы. Информатор Демиурга снабдил его лишь перечнем характерных примет каждой картельной шишки. Внешность их разнилась достаточно сильно, и Наварро можно было не глядеть на остальных донов, чтобы определить, кого именно она прикончила.
Вслед за де Карнерри из-за баррикады неторопливо поднялись еще трое сицилийцев: два худощавых, неприметной наружности типа помогли встать на ноги полному обрюзгшему старику, в коем Кастаньета без труда опознала самого пожилого босса картеля – Франко Барберино. Как звали его помощников, Викки понятия не имела, но желчного, болезненного коротышки Дарио Сальвини среди них точно не было. Разве только он предпочитал находиться в Менталиберте под другой личиной, но это маловероятно. Все участники трехсторонних переговоров наверняка соблюдали единый протокол встречи, и если Массимо и Франко присутствовали здесь в своем оригинальном обличье, значит, М-дубля Дарио это правило тоже касалось.
Франко не стал осыпать Кастаньету проклятиями, просто отпихнул от себя навязчивых помощников и с молчаливым презрением уставился в глаза своему палачу. Впрочем, Викки и не надеялась, что кто-то из сицилийцев будет молить ее о пощаде. И не потому, что все они умирали понарошку и знали, что, получив пулю в лоб, непременно воскреснут. Даже угоди боссы картеля в подобную передрягу в реальности, вряд ли они вели бы себя иначе. В годы Тотальной Мясорубки один лишь де Карнерри пережил на себя три покушения и несколько месяцев провел в коме. Эти люди не только погубили сотни человеческих душ, но и сами не однажды смотрели в глаза смерти, так что запугать их приставленным ко лбу пистолетом было невозможно ни в реальности, ни тем паче здесь. За пределами Менталиберта, на родине Виктории, жило немало таких же стойких людей, чьи идеалы пусть и разнились с идеалами этих сицилийцев, но полное презрение к смерти делало и тех, и других очень похожими.
Хладнокровно выдержав пронизывающий до костей, лютый взгляд Барберино, Наварро недрогнувшей рукой методично расстреляла сначала Франко, а затем его подручных.
– Сальвини! – крикнула Кастаньета, когда в стенах капеллы улеглось гулкое эхо выстрелов. – Где ты, Дарио?! Решил сыграть со мной в прятки?! А ну выходи и умри, как мужчина! Эй!..
Третий главарь картеля вовсе не прятался и отыскался довольно быстро. Он находился здесь же, за баррикадой. Сальвини сидел, прислонившись к колонне, и выглядел весьма странно. Шестидесятидвухлетний дон – средний по возрасту между пятидесятилетним Массимо и престарелым Франко, дата рождения коего, говорят, была известна лишь ему самому, – больше напоминал уснувшего в подворотне невменяемого пьянчугу, нежели готовую предстать перед карателем жертву. Голова Дарио упала на грудь, левая рука безвольно повисла вдоль тела, а правая крепко уцепилась за ворот рубахи, пуговицы на котором, как заметила Викки, были вырваны с мясом.
– Вот клоун! – презрительно хохотнула Наварро, ткнув Сальвини в висок стволом автомата. – Решил прикинуться дохлым, да? Думаешь, я решу, что у тебя была при себе ампула с ядом? Не верю, как говорил один русский режиссер! Ладно, дядя, кончай ломать комедию! Встать! Встать, кому говорят!
Виктория пнула недвижимого дона ногой в плечо и тот мешком завалился набок. Голова Дарио стукнулась о гранит, откинулась назад, и на Викки вытаращились два немигающих остекленевших глаза. Сведенная судорогой правая рука Сальвини так и не отцепилась от разорванного ворота. Макаронник и впрямь выглядел мертвым, и потому выдвинутая Наварро версия с ядом вполне могла иметь место.
–
И, с опаской оглядевшись по сторонам, склонилась над телом пожилого сицилийца, в чьих волосах только-только начала пробиваться благородная седина.
Узнать, в каком состоянии находится либерианец, очень просто. Проба пульса, реакция зрачков на свет и дыхание являлись в подобных случаях лишь поверхностными и зачастую необъективным критериями. В некоторых квадратах либерианцы и вовсе не дышали, подчиняясь правилам местных креаторов, которые сочли необязательным создавать свои миры по образу и подобию земной реальности. Единственным стопроцентно точным методом медицинской диагностики любого либерианца был цвет ногтей на руках и ногах. Креатор, отказывающийся подчиниться требованиям администрации Менталиберта поддерживать эту обязательную условность, лишался лицензии на работу с сентенсором и прочим оборудованием для преобразования М-эфира. Поэтому даже в откровенно фантастических квадратах, что моделировали жизнь на других планетах, их экстравагантные обитатели обладали вживленными индикаторами состояния ментального тела. По ним можно было сразу определить, кто перед тобой: «одушевленный» либерианец, его автоном – функционирующий в автономном режиме М-дубль, – или «мертвец», душа коего пребывает в данный момент на Полосе Воскрешения – здешнем Чистилище, через которое проходят все, кто погиб в Менталиберте насильственной смертью.
Впрочем, иных смертей тут и не бывает…
Изучение диагностических индикаторов на теле Сальвини повергло Наварро в очередное замешательство.
Ногти Викки под отключаемым люминесцентным маникюром имели нормальный бледно- розовый цвет – как у любого здравствующего либерианца. Датчики на телах де Карнерри, Барберино и их подручных – озадаченная Виктория проверила все валявшиеся поблизости трупы – окрасились в темно-синий оттенок. Это означало, что души убиенных сицилийцев благополучно отправились на Полосу Воскрешения и через несколько минут возродятся на Бульваре в прежних или новых – на выбор пользователя – ипостасях. Если бы эти типы покинули Менталиберт до того, как Кастаньета нафаршировала их пулями, и оставили ей на растерзание бездушных автономов, все они сверкали бы перед убийцей ослепительно белыми ногтями. Ну а затешись вдруг среди мафиози квадрокоп, он продемонстрировал бы хулиганке жетон-голограмму, что высветилась бы из микропроектора, вживленного всем сотрудникам администрации в ногти больших пальцев рук.
Датчики Сальвини были окрашены в незнакомый Кастаньете черный цвет, принятый ей поначалу за люминесцентный маникюр. Обычно при гибели М-дубля эта косметическая функция автоматически отключалась, а раз так, решила Викки, значит, коротышка-босс и впрямь лишь прикидывается мертвым.
– Хорош артист, слов нет. Весьма убедительно сыграно, – похвалила Наварро упрямого притворщика и снова нацелила на него «Агилу». – Что ж, ты заслужил своего свинцового «Оскара».
Автомат пролаял короткую очередь в сердце недвижимого Сальвини. Тот даже не вздрогнул, так и остался лежать в растекающейся под ним кровавой луже, выпучив глаза, согнувшись пополам и вцепившись закостеневшими пальцами в ворот рубахи.
Кастаньета взяла теперь уже бесспорного покойника за левую ладонь, словно надумала поцеловать ее, оказав тем самым дону последнее почтение, и стала пристально следить за ногтями Сальвини. Прошло полминуты, но их странный цвет остался неизменным. Что это могло означать, Викки не имела ни малейшего представления.
– И черт с тобой! – со злостью выкрикнула Виктория, брезгливо оттолкнув руку мертвеца, словно он попытался ущипнуть девушку за грудь. – Дались мне твои ногти!
И, картинно швырнув более ненужный автомат на груду тел – взбудораженная Викки не забывала, что продолжает работать на публику, – эффектной походкой направилась к выходу.
