месье Бадмаш излучал радость, смеялся, непрерывно жевал свой бетель и говорил мне комплименты, то мадемуазель Дарья находилась в подавленном, угнетенном настроении. Она много плакала, хватала меня за руки и снова умоляла как-нибудь освободить ее от тирана. Имя возлюбленного не сходило с ее уст.
Мой верный слуга Надир все время был со мной, выполняя обязанности санитара и переводчика. Он молодец, и я к нему очень привязался. Меня неотступно преследует мысль о том, как помочь несчастной девушке. Ведь я принимал клятву Гиппократа — всегда и везде помогать заболевшим людям. А у нее сильное душевное потрясение, и наилучшим лекарством для нее была бы свобода. Я просто ОБЯЗАН ей помочь! Но как? С помощью Господа нашего. Я горячо молюсь ему.
20 июля, пятница
Deo gratias!
Сегодня мне просто не терпится рассказать о событиях дня. Утром произошло нечто удивительное. Я готовил свои медицинские принадлежности, когда подошел Надир и тихо сказал, предварительно оглядевшись по сторонам:
— Месье! Я могу помогать рани Дарья убежать.
От неожиданности я чуть не выронил пузырек с лекарством.
— Ты? Можешь помочь?
— Да, месье! — Он утвердительно кивнул. — Из этот крепость есть длинный подземный ход к река. Я знать его, когда здесь служил. Я проверил ход вчера. Он хороший. — Старик оглянулся и понизил голос: — Бадмаш ход не знать. Если рани будет в комната с потайной дверь, Надир выведет рани. Это зеленая комната. Она сейчас пустая.
— Неужели побег возможен? — вскричал я.
— Да, месье. Сам Омихунда ходил этот подземный ход.
Меня словно громом поразило. Несколько секунд я стоял, ничего не соображая, потом опустился на колени и забормотал, молитвенно сложив руки на груди:
— Pater… per omnia saecula saeculorum… amen!
Я встал. Мысли завертелись вихрем. Господи, ты услышал меня! Но я останусь без доброго Надира… Голова кругом идет!
— Ты действительно можешь это сделать? — теперь уже строго спросил я его.
— Да, месье! — Он снова утвердительно кивнул. — Я хотеть помогать рани. Она хорошая. Бадмаш плохой.
— Тогда пойдем к мадемуазель. Все равно нужно сменить ей повязку. Там все и обсудим.
Это был настоящий дворцовый заговор. Мы тихо переговаривались, опасаясь привлечь внимание стоявшего снаружи у дверей сипая. Радости мадемуазель не было границ. Мы договорились, куда бежать — конечно в Кашмир, в Шринагар, в дом к месье Парвезу, туда, где она нашла свою любовь. Глаза мадемуазель сияли от счастья.
Но сначала ей нужно было перебраться в зеленую комнату — например, под тем предлогом, что больной нужно помещение побольше и получше. Это взяла на себя Айша. Оставалось главное — усыпить бдительность месье Бадмаша, отвести все подозрения от меня и от старухи. После некоторых споров мы решили и эту проблему, вернее, ее решила сама мадемуазель Дарья. Браво!
21 июля, суббота
Ave Maria!
Мадемуазель Дарья в зеленой комнате! Надир показал мне искусно замаскированную дверь в подземный ход. Когда сегодня утром я обрабатывал рану месье Бадмаша, он сказал мне, со смехом вертя золотым перстнем:
— Скоро ты станешь его владельцем, а я возьму к себе в гарем эту белую девушку. Не так ли, Жамбрэ-хан? Ты ведь говоришь, что она выздоравливает?
— Да, это так, месье, — ответил я.
— Ачча! — проговорил Бадмаш, и злобная гримаса исказила его красивое лицо. — Эта проклятая черная обезьяна Дангу будет наказана за свою наглость! Валла-билла!
А я думал совсем о другом. Ведь побег мадемуазель должен был состояться сегодня ночью. Надир уже приготовил лошадей.
Потом я прошел к мадемуазель, последний раз перевязал ей ногу, которая очень хорошо заживала, и снабдил запасом мази. Душевное потрясение Дарьи сменилось необыкновенным приливом энергии. Со слезами на глазах мадемуазель горячо благодарила меня и Надира за все и пыталась целовать нам руки. Айша услужливо суетилась около нас, то поправляя что- то, то спрашивая, не нужно ли воды. Иногда она опускалась на колени перед мадемуазель, брала ее руку и прикладывала к своей голове, без конца бормоча:» Да ниспошлет Аллах благополучие и удачу нашей рани! Хвала Аллаху, ему одному!»
Мы, конечно, волновались. Я всех перекрестил. Хотя Надир и Айша были магометане, они не возражали. Ведь мы вместе задумали сделать доброе дело, и, в сущности, безразлично, в кого кто верит — в Иисуса Христа или в Аллаха.
Я произнес напутственное» Benedicat vos omnipotens Deus, Pater et Filius et Spiritus Sanctus!»
Потом собрал свой сундучок, пожелал мадемуазель удачи, Айше терпения, и мы с Надиром ушли. Затем я и Надиру пожелал всяческого успеха. Мы обнялись, как старые друзья. Бедняга даже прослезился. Он все говорил, добрый старик, что обязательно найдет меня потом здесь или в другом месте и будет верно служить мне. Впрочем, а почему бы и нет? Я успел к нему привязаться, и перспектива оставаться в этой банде меня не слишком привлекала.
— Вот месье Бадмаш выздоровеет, и там посмотрим, — сказал я Надиру.
Я, конечно, был многим обязан ему. Мы еще раз попрощались. Я дал старику двести рупий на расходы.
22 июля, воскресенье
Я, разумеется, почти не спал всю ночь, а утром, как обычно, приготовился посетить месье Бадмаша и осмотреть его рану. Мое волнение было очень сильным. Удался ли наш заговор? Не помешало ли что-нибудь? Одолеваемый этими мыслями, я прошел к месье Бадмашу и, сказав обычное» салам алейкум «, начал делать свое дело.
В это мгновение вбежал Али и, упав на колени, закричал:
— Хузур! Большая беда! Из зенаны исчезла Дарья! Женщины обнаружили. Айша лежит связанная!
— Что? Что ты сказал? — прорычал месье Бадмаш, вскакивая с чарпаи.
— Дарья исчезла, хузур! — смиренно повторил Али.
— Ты что говоришь, шайтан? — крикнул месье Бадмаш, отвешивая ему здоровой рукой оплеуху. — В зенану, марш!
Они побежали. Я едва поспевал за ними, на ходу пытаясь привести в порядок полуразмотанную повязку и стараясь не выдать своего ликования. Заговор блестяще удался!
Зеленая комната была в ужасном беспорядке. Айша лежала на полу связанная, с кляпом во рту. Месье сделал несколько шагов по комнате, быстро окидывая все взглядом, потом подошел к старухе, наклонился и вытащил из-под веревок кусок сухого пальмового листа. На нем было написано на урду:
« Бадмаш!
Для любви нет преград, прощай.
Твой друг Цангу «.
Месье Бадмаш словно окаменел, лист выпал у него из руки, лицо искривилось судорогой
