В детстве весь мир – твой дом. Солнце заходит за горизонт, когда ты хочешь спать, ветер налетает, когда жарко, пение птиц, шум прибоя озвучивают ту музыку, что живет в душе и превращает в песню или танец твое начинающееся бытие. Времени много, его хватает на все. Простор души не встречает границ ни в земных пределах, ни в божественных сроках дня, посылаемого солнцем. И если все-таки не хватает их, то усталость не мешает брести путями, что отмеряются светом звезд…
Но вот это единство с миром и цельность бытия вдруг начинают расползаться. Сказки и грезы теряют силы, отступают или, как Снегурочка, растекаются горючими слезами под жаркими поцелуями солнца. Реальность приходит на смену волшебству и празднику жизни. Вместе с ней ты познаешь бесконечную разделенность людскую со всеми этими «мое твое», одиночество мира, крошечного, затерянного среди миллионов, миллиардов других. И тут является необходимость бороться… за клочок земли, за кусочек времени, которое можно потратить на себя, за собственный взгляд и мысль. Ах, разве так мал и тесен мир? Отчего мы приходим в него, уже заклейменные, как рабы, Долгом? И сколько этих долгов, трудно перечесть… В самом деле, когда уходит из сердца любовь, на смену ей спешат долги. Впрочем, они еще и до того воронами вьются и осмеивают детские восторги. Карр-карр, ха- ха-ха. Рождественских чудес захотелось! Чтоб вместо обыденщины работы жизнь светлым даром оборачивалась…
И вот рано или поздно, а чаще всего в осень лет начинает сердце искать свой угол и крышу над головой. Но что делать, если пора для постройки дома прошла? Исполненная полета душа парила над землей и почти всегда опережала события, а теперь вот все возможности оказались упущенными, и ты везде безнадежно опоздал… Более практичное, новое поколение, не чинясь совестью, скопило, а вернее, вырвало богатство из рук обманутых стариков и возвело себе роскошные и столь безвкусные особняки за высокими, как у тюрем, оградами.
В затянувшееся до декабря безвременье, которое не назовешь осенью, потому как хотя голые деревья еще утопают в опавшей, бурой листве и густом зеленом мху, а сквозь дождливые слезы тихий свет небесный взирает на пустую, неприглядную землю, но и не зима это, так как нет мороза и снега, двое мечтателей брели вдоль берега моря. Намокший желтый песок, сбившийся в низкие дюны, цеплялся за ноги и затруднял движение, залив глухо шумел, хотя ветра не было. Густой, сероватый туман тяжелыми клубами окутывал бесконечно длинную полосу берега и примыкающего к нему леса. Пожалуй, никого больше не нашлось, кто мог бы оценить прозрачную красоту корявых деревьев, которые вдруг обернулись застывшими в танце лешими, кикиморами, болотной тварью, лесными карликами и гранитными великанами, высыпавшими к морю. Что за потеха тут устроилась под колдовским, курящимся небом, под задыхающимся смехом прибоя, что свистел, хрипел и плевался холодными брызгами? Промозглая сырость, вкупе с пугающей нечистью, побуждала путников включить все свое воображение, чтобы противостоять дурноте. Естественно, что фантазия их толкнула представить уютный дом, где растоплен камин, где спокойно стучат часы, а в тишине и уюте их ждет накрытый стол с обильным ужином и горячим-горячим чаем, впрочем, возможен и кофе, непременно свежеразмолотый, с крепким ароматом, схожим горечью со вкусом желудей.
Прихотливая греза вскоре увлекла и согрела людей. От усталости не осталось и мысли. Какое могло быть утомление, если они всего час назад покинули свою усадьбу, что спряталась совсем рядом, вон за теми деревьями, где особенно сгустился туман. Если они вышли прогуляться и заодно поискать своего белого коня. Он с утра отправился побродить по окрестным полянам, чтобы вдохнуть еще разок отошедшие запахи трав и листвы, да вот припозднился и все не возвращается домой. А, кстати, вот же на мокром песке четко отпечатанные следы копыт. Теперь нужно только идти по ним, чтобы наконец встретить этого драгоценного члена семьи, обнять его длинную, теплую шею с шелковистой гривой, прижаться к огромной голове с умными, черными глазами и услышать ласковое пофыркивание.
Скорей бы… Уже сумерки грядут. Вряд ли на закате солнечные лучи пробьются к земле, чтобы проститься с ней и последним алым поцелуем возвестить о приходе ночи.
Вот впереди мост через ручей. Раньше, когда здесь жили финны, существовало столько названий, чуть ли не для каждого камня, столько преданий и примет. Вот в одном из них говорилось, что есть заговоренные лесные мостики. Если перейти их, закрыв глаза, то можешь попасть совсем в иные места, а то и в иное время. Забавно? Не попробовать ли? А почему бы нет? Кажется, ничего не случилось. Но все-таки это легкомыслие – так увлекаться прогулкой в туманный день. Не лучше ли было всем оставаться дома? Слушать лесную тишину в оправе недалекого прибоя и редких звуков чутких деревьев. Они скрипят, зябко потягиваясь, то сонно похрапывают, отзываясь на шум волн, то настороженно прислушиваются к перестуку капель, усеявших мириадами бусин ветви елей, берез, ольхи и многих других из царства флоры.
Разве не средоточие уюта в этом двухэтажном домике, фантастической архитектурой напоминающего миниатюрный замок? Его башенки с острым верхом гордо возносятся над кроной деревьев и крутым обрывом. Некогда здесь пролегала граница моря, и по песчаным отмелям летел сверкающий, яркий прибой, дробил береговую гряду, прятал в тайных пещерах самоцветы и золото осени… Потом залив отступил, лес спустился с обрывов, наступая на пятки морю, и жизнь потекла здесь по новым канонам. А замок еще казался кораблем, оставшимся на берегу, как памятник ушедшему миру Нептуна. И сравнению помогало несколько деревьев, прорастающих дом насквозь, от пола до крыши. Для них был специально прорублены отверстия в потолке, и их стволы заменяли поддерживающие колонны. И все в доме должно было не противостоять природе, но выявлять и подчеркивать гармонию с ней. Взять, например, нижний зал. Огромная комната с высоким потолком и цельным окном-стеной, выходящим в сторону моря. В углу ее, под корнями дуба, в прорубленном полу, несколько ступенек вели к настоящему роднику. Он вечно журчал, даже в лютую зиму, и его песенки наполняли жизнью, радостью, миром весь дом. Зеленый мох изысканным бордюром соединял цепочку живописных камней, покрытых узорами лишайника, и опоясывал по периметру всю комнату, вплоть до камина. Ах, камин, камин! Ну не самое ли лучшее место это во всем лесном замке? Вытесанный из красного гранита с готическим замком посредине, который венчала голова единорога, А по обеим сторонам массивные, деревянные фигуры. Одна изображала плачущего медведя с опущенной мордой и передней лапой у глаз, другая – мощного вепря, вырывающегося из норы. И когда в пасти камина вспыхивал праздник огня, десятки безумных от веселья саламандр исполняли фантастические танцы, зажигая отблесками сухие кленовые листья, развешанные по стенам вместе с затейливыми корягами.
А против окна, обращенного к лесу, стояло старинное темное зеркало в бронзовой оправе. За стволами отраженных в стекле деревьев скрывался потайной ход вглубь горы. Там, в сумраке известковой пещеры жили сталактиты. Там существовало гулкое эхо, превращавшее простой звук в музыкальную фразу, словно там хранился язык забытой страны или волшебный инструмент, сочиняющий песни. И как мудрые пауки заплетают кружевом паутины тайны углов (не в них ли сходятся и расходятся стены, не в них ли располагаются пресловутые краеугольные камни всего строения), так и в боковых помещениях нижнего этажа висели темные гобелены. Нет, они были темными лишь во мраке вечернего света или хмурой зимней поры, но в иное время, весны или лета, осени или яркого зимнего утра, они расцветали вместе с природой и светили самыми радужными красками. Очарование их околдовывало не прихотливостью настоящего мига, заставляющего распуститься еще
