бесследно исчезла, будто несчастная Мерилин утонула. Но позже, встретив свою судьбу на острие моей рапиры, негодяй решил не брать грех на душу и перед самой смертью признался, что просто похитил тебя и продал берберийским пиратам. Он открыл мне даже имя их кровавого капитана, весьма небезызвестного на побережьях туманного Альбиона.
Именно тогда я поклялся, что восстановлю справедливость и разыщу тебя. Долгими оказались мои поиски, тернистым — мой путь, не раз я терял надежду найти тебя живой. И все-таки, слава Господу нашему, поиски эти увенчались успехом!
Для начала я избороздил не одно море, выслеживая нечестивца Эль Гара, берберийского корсара, чье имя открыл мне умирающий грешник. Рок нас свел в грохоте пушек и треске дерева морского сражения, но прежде, чем пират испустил дух, я добился от него признания, что он перепродал некую юную леди купцу из Стамбула.
Далее мой путь пролегал на Восток, где счастливый случай свел меня с греческим матросом, которого мавры распяли на берегу за пиратство. Я снял моряка с креста и задал тот же вопрос, который задавал каждому встречному: не пересекался ли некогда его путь с пленницей-англичанкой, маленькой девочкой с золотыми кудряшками? В этот раз мне сопутствовала удача. Пират-неудачник, оказывается, служил именно на том стамбульским купеческом судне, которое я безуспешно разыскивал.
Грек рассказал, что, когда они с богатым грузом возвращались домой, их корабль был взят на абордаж португальскими работорговцами и потоплен. Спастись удалось лишь немногим. В числе тех, кого подняли на борт португальского парусника, оказалась и английская девочка.
Выгодно продав захваченный груз, торговцы рабами направились на юг за очередной партией живого товара — «черным деревом». Когда презренные работорговцы уже почти достигли своего тайного пристанища в одной из бухт Западного берега, португальцы угодили в засаду. К сожалению, больше о тебе от грека я ничего не смог узнать. В тот раз ему чудом удалось избежать общей участи — всех португальцев вырезали под корень, — а он выгреб на маленькой лодочке в море, где был подобран генуэзскими флибустьерами.
Таким образом я оказался на Западном Берегу, ибо счел, что имеются шансы, пускай и ничтожные, что ты можешь быть все еще жива. Много месяцев я посвятил расспросам, но все мои усилия оказались тщетными. И вдруг в одном небольшом селении я узнал от местных жителей, что несколько лет назад в заливе неподалеку действительно был захвачен пиратский корабль. Негры перебили всю его команду, кроме маленькой белокожей девочки с доселе им не встречавшимися золотыми волосами, которую они сочли талисманом. Туземцы рассказали мне, что девочка была отправлена внутрь страны в качестве дани, которую приморские племена выплачивали вождям свирепых племен с речных верховий.
На этом, Мерилин, твой след, казалось, был окончательно потерян. Месяц проходил за месяцем, а я ни на дюйм не приближался к тебе. Более того, я не мог раздобыть не то что намека на твое месторасположение, но и простого свидетельства, что ты все еще жива. И вдруг — о чудо! — мне довелось услышать от жителей одной речной деревеньки о мифической стране Негари, будто бы населенной демоническими существами, которых суеверные негры считали вампирами. Они рассказывали, что, пытаясь умилостивить их кровавую владычицу, одно из племен подарило ей белокожую рабыню с золотыми волосами. Вот так, маленькая моя, я и оказался здесь, — наконец закончил пуританин.
Все это Соломон Кейн рассказывал будничным тоном, очень коротко, без ненужных деталей и художественных прикрас. Оставалось гадать, сколько кровопролитных сражений и подвигов на суше и на море остались за гранью немногословного повествования.
Кто мог оценить тяжесть лишений и отчаянного, изнурительного труда, непрестанных опасностей и скитаний по чужим, зачастую враждебным краям? Кто еще был способен завершить сводящие с ума многолетние поиски нужных сведений, каждую крупинку которых приходилось лестью, обманом и прямыми угрозами добывать у безжалостных белых пиратов и кровожадных черных дикарей?
Эти простые слова: «Вот я и оказался здесь», — вмещали в себя целую вселенную железного мужества и отваги. Долгий кровавый путь, багрово-черные тени зарева пожаров, пороховой дым сражений, дьявольская брань и редкие бесценные слова, кровавыми каплями стекавшие из уст умирающих.
Соломона Кейна нельзя был назвать эффектным рассказчиком. Он излагал свою повесть в той размеренной, но непреклонной манере, в какой, если так можно выразиться, она разыгрывалась в жизни. Все препятствия, возникавшие у него на пути, пуританин преодолевал с точно таким же упорством и холодной невозмутимостью. Ему и в голову не могло прийти, что обычные для него поступки кто-нибудь может счесть героическими.
— Как ты понимаешь, Мерилин, — ласково проговорил англичанин, — я проделал такой путь вовсе не для того, чтобы теперь потерпеть поражение. Будь мужественна, дитя мое, мы непременно придумаем, как сбежать из этого проклятого места.
— Сэр Джон подхватил меня на седло… — возвращаясь в памяти к страшным событиям давно минувших дней, медленно проговорила девушка. Слова родной речи, к которой она не прибегала вот уже много лет, давались ей с трудом и казались странными и чужими.
Запинаясь, бедное дитя поведало пуританину о том, что в действительности произошло тем ужасным вечером в Англии много лет тому назад.
— Мы прискакали на морской берег, где его ожидала лодка, спущенная с пиратского корабля. В ней сидели усатые смуглые люди со злыми лицами. Они были вооружены страшными кривыми саблями. Я еще обратила внимание, что их волосатые лапы были сплошь унизаны массивными перстнями с драгоценными камнями. Возглавлявший язычников огромный магометанин с ястребиным лицом забрал меня, плачущую от страха, у сэра Джона. Так я очутилась на его судне.
И все же этот человек был по-своему добр ко мне, ведь я тогда была совсем еще ребенком. Впоследствии он продал меня турецкому купцу, и все было в точности так, как он рассказывал вам умирая. А корабль стамбульского купца мы повстречали у южных берегов Франции после длительного морского перехода.
И новый мой хозяин не причинял мне зла, но как же я боялась этого человека! Мне не раз доводилось видеть, насколько он мог быть жестоким и безжалостным. Он сразу сказал мне, что собирается продать меня черному мавританскому султану. Но этому не суждено было сбыться — у Геркулесовых Столпов его корабль взяли на абордаж работорговцы из Кадиса, а что было дальше, вам и самому известно.
Главарь работорговцев догадался, что я принадлежу к весьма состоятельному английскому роду, и собирался разыскать моих родственников, чтобы получить за меня выкуп. Увы, этому не суждено было случиться! Его подстерегла смерть темной ненастной ночью в угрюмой бухте у берегов далекой Африки. Тогда смерть принял весь экипаж португальского судна, кроме того грека, как вы сейчас рассказали. А я снова оказалась в плену — на этот раз у черных дикарей.
Я была частью добычи вождя большого племени, обитающего в джунглях побережья. Я ужасно боялась этого человека, разрисованного страшными узорами и покрытого ритуальными шрамами, полагая, что он вот-вот съест меня.
Но этот чернокожий даже пальцем ко мне не прикоснулся. Вождь со всем возможным комфортом отправил меня в глубь Черного Континента вместе с вооруженным отрядом, перевозившим добычу, награбленную на корабле португальских работорговцев. Вы уже сами знаете, эта добыча предназначалась могущественному царьку речных племен.
Но до его деревни нам так и не суждено было добраться. По пути нас настиг разбойничий отряд негарийцев, которые предали лютой смерти моих спутников. Девушке, вспомнившей кровавые события, чуть снова не сделалось дурно. — Потом меня привезли
