всадников. Стальные фигуры устлали землю. Атака захлебнулась и схлынула назад.
Амальрик был в ярости — все это нападение на занявшего столь удачную позицию противника было безумием. Но ему ничего не оставалось делать. Он перестроил ряды. Сам Тараск рвался встать во главе своих рыцарей, в ярости размахивая мечом, но руководство армией взял полностью барон Тор. Он проклинал все и вся, видя неподвижный лес копий за спинами гандеров, и молил бога, чтобы его отход выманил аквилонскую конницу, которая, спустившись вниз, станет легкой добычей его арбалетчиков, а потом и самой немедийской конницы. Но противник даже не дрогнул. Немедийские рыцари выхватывали из рук снующих между рекой и полем битвы слуг бурдюки с водой и, снимая шлемы, обливали ею свои потные головы. Лежавшие тут и там раненые беспомощно просили пить. Зато оборонявшиеся, которых снабжал водой бьющий в горной части долины источник, казалось, совершенно не испытывают жажды, несмотря на горячий весенний ветер.
Ксальтотун, стоя на высоком каменном обрыве у Королевского Алтаря, бесстрастно следил за бушующими внизу стальными волнами. Вот с поднятыми копьями и развевающимися перьями в атаку вновь пошли рыцари. Они преодолели было ливень стрел… но разбились, как штормовая волна, о стену пик и копий неприятеля. Над шлемами поднимались мечи и топоры, но пики гандеров безжалостно сбрасывали всадников на землю и калечили коней. Они стояли, как неприступная стена. Их былая военная слава вновь получала свое подтверждение. Это была самая стойкая пехота на свете, и по традиции дух их оставался несокрушимым. Ряды их были, все равно что скала, а за их спинами развевался штандарт с золотым аквилонским львом. И среди них, на самом острие стального клина, как ураган, дрался огромного роста атлет в черных доспехах, чей окровавленный топор крушил с одинаковой легкостью и кости, и железо.
Но и немедийцам было не занимать упорства и отваги, хотя им так и не удавалось сломить железный клин. Кроме того, стрелы, летящие со скал, целыми десятками косили их плотные ряды. От их собственных арбалетчиков не было никакого прока, а пехотинцы не могли взобраться на крутые склоны, чтобы навязать боссонским лучникам ближний бой. Снова и снова накатывались и отступали рыцари, и много коней уже металось в хаосе битвы с пустыми седлами. Гандерцы не отступали — они молча смыкали ряды, заполняя бреши на месте своих павших товарищей. Глаза им заливал соленый пот, но они крепко сжимали пики и копья, воодушевленные тем, что сам король сражается в их рядах. А за их спинами, все еще неподвижные и безмолвные, стояли аквилонские рыцари.
Пришпоривая покрытого пеной коня, на Королевский Алтарь въехал рыцарь и, взглянув на Ксальтотуна полными отчаянья глазами, прохрипел:
— Амальрик приказал мне передать вам, что пришло время вашей магии. Мы гибнем там, в долине, как мухи. Самим нам не опрокинуть противника!
Облик Ксальтотуна, казалось, стал еще загадочнее и значительнее.
— Возвращайся к Амальрику, — ответил он. — Скажи ему, чтобы построил войска для атаки и ждал моего сигнала. И вот тогда он увидит то, что запомнится ему до конца его дней!
Словно против своей воли, рыцарь отдал ему честь и, рискуя сломать себе шею, погнал коня вниз по склону.
Стоя рядом с жертвенным камнем, чернокнижник окинул взглядом долину, лежащих тут и там убитых и раненых, забрызганный кровью аквилонский корпус и напротив него — перестраивающиеся порядки немедийцев. Глаза его вознеслись к небу, а потом опустились на дрожавшую на холодном темном камне связанную побледневшую девушку. И, занеся над ее головой стилет, рукоять которого украшали древние письмена, он громким голосом начал заклятие:
— Услышьте меня, боги тьмы, скрытые мраком властители ночи! Кровью этой женщины и семикратным символом власти я вызываю ваших сынов из черных глубин земли! Дети черных и красных бездн — проснитесь и тряхните своими тяжелыми гривами! Пусть пошатнутся горы и рухнут скалы на моих врагов! Пусть потемнеют над ними небеса и задрожит земля под их ногами! Да повеет из сердца черной земли ветер, спутает им ноги, разорвет и иссушит их тела!..
И вдруг он замолчал, замерев с поднятым в руке стилетом. Принесенный ветром рев обеих армий разорвал наступившую было тишину.
У противоположного края алтаря стоял человек в черной мантии, капюшон которой оттенял бледное одухотворенное лицо и темные, спокойные глаза.
— Проклятый пес Асуры! — прошипел Ксальтотун, словно разъяренная змея. — Ты что — сошел с ума, или ищешь смерти? Эй! Ваал! Хирон! Ко мне!
— Покричи-покричи, мразь ахеронская! — разразился пришедший смехом. — Да погромче! Иначе они не услышат тебя из адского пекла!
Неожиданно из-за зарослей кустарника, растущих неподалеку, вышла суровая седая женщина в простой одежде, волосы которой ниспадали на плечи. За нею, след в след, ступал огромный серый волк.
— А-а-а!.. Жрец, ведьма и волк! — злобно процедил Ксальтотун, а потом рассмеялся. — Глупцы! Вы решили помериться силами своих знахарских бормотаний с моими чарами? Ну что же! Я смету вас с дороги одним взмахом руки!
— Теперь твои чары — что сухая трава на ветру, пифонская собака, — спокойно ответил жрец. — Кстати, ты не задумывался, почему река не разлилась, чтобы задержать Конана на том берегу? Я понял твой план, увидев ночью молнии, и разогнал тучи, прежде чем они сделали свое дело. А ведь ты даже не понял, что все твои призывы дождя оказались напрасными…
— Ложь! — закричал Ксальтотун, но в голосе его уже не было обычной уверенности. — Да, я чувствовал, что против меня действует какая-то сильная магия… Но нет на Земле человека, кто мог бы отменить произнесенные мною заклинания дождя, если в руках у него не будет главного источника магической силы!
— Но ведь запланированное тобой половодье не наступило, — возразил ему жрец. — Посмотри на своих союзников в долине, пифонец! Ты же отправил их на смерть! Они увязли в сражении, и никто не сможет им помочь! Смотри!
Он протянул вперед ладонь, — за спиной Пуантенцев показался вылетевший из узкой горловины в противоположном конце Долины Львов всадник, размахивающий над головой чем-то блестящим в лучах солнца. Он, как очумелый, промчался между шеренгами гандеров, при его виде издавших громовой рев и начавших потрясать в воздухе пиками. А всадник уже выскочил между обеими армиями, осадил покрытого пеной коня и что-то заорал, как безумный, размахивая зажатым в руке предметом. Это был обрывок алого штандарта, и солнце ослепительно сверкало на вышитом на нем золотом змее.
— Валерий поплатился за свои дела! — с удовлетворением крикнул Хадрат. — Туман и бубны привели его к смерти! Это я призвал этот туман, и я его разогнал! Я, с помощью моей магии, что превосходит твою, пифонская собака!
— Какое это имеет значение! — зарычал Ксальтотун, который с горящими глазами и перекошенным конвульсивной гримасой лицом сейчас представлял собой жуткую картину. — Валерий был идиотом! И мне он был уже не нужен! А теперь я сам покончу с Конаном, безо всякой человеческой помощи!..
— А чего ж ты тогда так долго ждал до этого? — усмехнулся жрец. — Зачем же ты позволил своим союзникам задарма лечь от наших стрел и копий?
— Да потому что большая магия требует большой крови! — заорал Ксальтотун так, что затряслись скалы. Лицо его, перекошенное яростью, окружил искрящийся нимб. — И потому, что ни один чернокнижник никогда не тратит своих сил впустую! Я не для того копил свою
