ЗНАК ОГНЯ
ЗНАК ОГНЯ
Из темного дверного проема, мимо которого Гордон только что прошел, послышался легкий шорох, затем — едва уловимый звук шагов босых ног по уличной мостовой. Мгновенно собравшись, Гордон с кошачьей ловкостью развернулся на месте, готовый встретить опасность. И она пришла… Из того самого дверного проема на него бросился высокий темный человек. Даже в полутьме узкого переулка Гордон успел разглядеть длинное бородатое лицо нападавшего, его дикие глаза и — блеск стального клинка в руке, клинка, от которого Гордону пришлось уворачиваться, используя всю свою немалую ловкость и проворство. Острие кинжала полоснуло по его рубашке, и в этот момент американец, воспользовавшись тем, что нападавший на миг потерял равновесие, перехватил руку незнакомца, дернул ее на себя, а второй рукой изо всех сил обрушил на голову бедняги рукоять своего тяжелого пистолета. Нападавший, не издав ни звука, рухнул на землю.
Гордон неподвижно стоял над ним, напряженно прислушиваясь к окружающей темноте. За углом, в верхнем конце переулка, послышались шаги нескольких пар обутых в сандалии ног и звон стали. Глянув на пистолет, сжатый в руке, Гордон поколебался, но все же решил не принимать бой, а ретироваться с места происшествия.
«Да, не зря мне говорили, — подумал он, — что улицы ночного Кабула когда-нибудь станут могилой Френсиса Хавьера Гордона».
Стремительным шагом, порой переходя на бег, Гордон спустился по переулку к более широкой улице, прошел по ней несколько кварталов, стараясь держаться подальше от зияющих беспросветной чернотой провалов дверей и подворотен, и через несколько минут уже стучал — негромко, условным стуком-паролем — в одну из дверей, над притолокой которой горела масляная лампа.
Дверь распахнулась почти мгновенно. Молнией скользнув внутрь, Гордон выдохнул:
— Запри! Быстро!
Высокий бородатый афридий, открывший Гордону дверь, не говоря ни слова, мгновенно захлопнул дверь и запер ее на широкий тяжелый засов. Затем он обернулся и, нервно поглаживая бороду, изучающе воззрился на вошедшего друга.
— Рубашка-то распорота, Аль-Борак, — буркнул он.
— Кто-то хотел убить меня, — ответил Гордон и, чувствуя, что этой информации явно недостаточно, пояснил: — Один набросился на меня сзади в темном углу, другие кинулись в погоню.
Глаза афридия засверкали, его рука непроизвольно потянулась к внушительной трехфутовой сабле, висевшей в ножнах на его поясе.
— Тогда мы сейчас выйдем и в честном бою перережем этих собак, сагиб!
Гордон покачал головой, и пыл его друга-адъютанта сразу же поумерился. Сам Гордон не выделялся ни ростом, ни габаритами, но в целом его облик внушал уважение и почтение. Широкие плечи, мощная грудная клетка, толстые канаты мышц на шее намекали на недюжинную, почти первобытную силу. И в то же время опытный наблюдатель даже по походке определил бы в Гордоне человека, умеющего двигаться с кошачьей грацией и ловкостью и с умопомрачительной быстротой.
— Аллах с ними, — махнул рукой Гордон. — Это враги Бабер-хана. Они как-то прознали, что я сегодня был у эмира и пытался убедить его простить мятежного Бабер-хана.
— Ну и что сказал на это эмир?
— Что — «что»? Он прочно уверовал в необходимость уничтожения вождя непокорного племени. Противники Бабер-хана все время подогревают эмира, настраивая его на решительные меры, да и сам Бабер-хан не подарочек — редкий упрямец. Наотрез отказался прибыть в Кабул и отвести от себя подозрения в подстрекательстве к мятежу. Ну, эмир и заявил, что через неделю он выступит на Кхор, сровняет этот городишко с землей и на копье привезет в Кабул голову Бабер-хана, если тот не прибудет в столицу добровольно и не сдастся на его милость. Враги Бабер-хана не хотят, чтобы он сделал это. Они прекрасно понимают, что все выстроенные ими обвинения разрушатся, как карточный домик, если Бабер-хан будет вести защиту с моей помощью. Тогда им самим несдобровать. Вот они и пытаются вывести меня из игры, только ударить в открытую не осмеливаются. А мне, видимо, придется срочно ехать к Бабер-хану и пытаться уговорить его сдаться на милость эмира.
— Бесполезно, — тоном пророка изрек афридий. — Вождь Кхора никогда не пойдет на это.
— Вполне возможно. Но я все же попытаюсь. Как-никак, мы с Бабер-ханом старые друзья. Вот что: буди Ахмад-шаха и седлай лошадей, а я пока соберу все необходимое. Мы уезжаем в Кхор. Прямо сейчас.
Афридий не стал комментировать опасность ночной поездки в горы, ничего не возразил он и по поводу позднего часа для начала путешествия. Так уж повелось, что люди, работавшие, путешествовавшие с Аль-Бораком, считавшие себя его друзьями, были готовы вскочить в седло в любое время дня и ночи.
— А сикх? — поинтересовался афридий, уже уходя в глубь дома.
— Он остается во дворце. Эмир доверяет Лалу Сингху больше, чем своей личной страже, и хочет на время оставить его при себе — как телохранителя. Он очень нервничает с тех пор, как султан Турции пал от руки этого фанатика Хастена. Что ж, а теперь — за дело, Яр Али-хан. Враги Бабер-хана наверняка следят за нашим домом, но вряд ли они подозревают о существовании черного хода из него, там, за конюшней. Там-то мы и проскочим незамеченными.
Афридий прошел в одну из комнат и потряс за плечо человека, спавшего там на ворохе ковров.
— Эй ты, шайтанов сын, вставай! Мы уезжаем, — сказал он и пояснил: — На запад.
Спавший проснулся и, зевая, сел. Звали этого человека Ахмад-шах, родом он был из племени юзуф.
— И куда именно? — поинтересовался Ахмад-шах.
— В эту дыру — Кхор, где мятежный шакал Бабер-хан без колебаний вырежет сердце каждому из нас, — мрачно пошутил Яр Али-хан.
Ахмад-шах, широко улыбаясь, встал и потянулся.
— Не любишь ты Бабер-хана, вождя кхоров из племени гильзаи. Но не забывай, он ведь друг Аль-Борака!
Яр Али-хан буркнул что-то нечленораздельное и направился через внутренний дворик к конюшням. Действительно, о существовании потайного выхода, спрятанного в узком простенке между домами, не знал никто, кроме самых близких Гордону людей. Соглядатаи, дежурившие у дома американца в ту ночь, сосредоточили свое внимание на других дверях и
