сказал Селим, — у Хокстона по меньшей мере одиннадцать человек.
— Мы не сможем его задержать в пути, — ответил Гордон. — Он сильно оторвался, у него отличные верблюды. Я собираюсь поехать к пещерам Аль-Хоур один!
— Но…
— Они поехали по караванной дороге, которая ведет к Рийядх. А я поеду к источнику Эмир-хана.
Ахмет побледнел.
— Источник Эмир-хана находится на земле Шалаана ибн Мансура, который ненавидит вас, как имам ненавидит шайтана!
— Может быть, у источника никого из его племени и не окажется, — возразил Гордон. — Я единственный белый человек, знающий туда дорогу. Даже если Дирдар рассказало ней Хокстону, англичанин не сможет найти оазис без проводника. Так мне удастся достичь пещеры на день раньше Хокстона. И я поеду один. Одинокому всаднику легче проскользнуть мимо стоянки бедуинов, чем целому отряду. Сражаться с Хокстоном — по крайней мере, сейчас — я не буду. Необходимо просто предупредить Аль-Вазира. Мы спрячемся с ним в пещерах, пока Хокстон не оставит эту затею и не вернется в Аль-Азем. А назад я отправлюсь по караванному пути.
Ахмет велел людям, столпившимся у ворот, седлать верблюда и готовить припасы в дорогу. Слуги бросились выполнять приказания.
— Вы, по крайней мере, переоденетесь? — спросил он.
— Нет, не стоит. В стране бедуинов мне все равно не придется чувствовать себя в безопасности, а потому переодевание бесполезно. Кочевники грабят и убивают чужеземцев, независимо от того, кто они, христиане или мусульмане.
Гордон проследил, как седлают и навьючивают его белого верблюда.
— Я поеду налегке, — сказал он. — Скорость — это все. Верблюду не потребуется вода до тех пор, пока не доберемся до источника. А оттуда переход до пещер недолог. Погрузите как можно меньше воды и провианта, лишь бы хватило до колодца.
Ни бурдюк с водой, ни мешок с провизией не оказались слишком тяжелы, когда хурджины перекинули на высокий горб верблюда. Это были припасы истинного сына пустыни. Коротко попрощавшись, Гордон уселся в седле, и под ударом бамбуковой палки животное встало на ноги. «Я-я-а-х!» — еще удар, и верблюд мерно двинулся к воротам. Слуги, широко раскрыв створки, встали по обе стороны ворот, провожая всадника удивленными взглядами. Глаза людей ярко блестели в свете факелов.
— Бисмиллах эль рахман эль раххим,[26] — смиренно сказал Ахмет, поднял руку в благословляющем жесте, когда всадник на верблюде скрылся в ночи.
— Он поехал навстречу смерти, — пробормотал стоявший рядом бородатый араб.
— Если бы это был другой человек, я бы с тобой согласился. Но поехал туда Аль-Борак. Даже Шалаан ибн Мансур, потеряв надежду справиться с Гордоном самостоятельно, готов дать табун кобылиц за его голову.
Солнце низко висело над пустыней. Золотисто-коричневое пространство каменистой земли и песка раскинулось до самого горизонта. Одинокий всадник был единственным видимым признаком жизни среди этой огромный равнины. Однако Гордон все равно был настороже. Позади остались дни и ночи тягостного пути. Сейчас он въезжал во владения рувайла, и каждый шаг увеличивал опасность. Бедуины племени рувайла, родственного, как знал Гордон, могущественному племени руалла из Аль-Хамада, слыли истинными сынами Исмаила — ястребы пустыни, считавшие любого человека не достойным жизни, если тот не был их соплеменником. Избегая встреч с воинственными бедуинами, караваны, идущие на запад, делали большой крюк, двигаясь в обход далеко на юг. Это была легкая дорога с колодцами, стоявшими на расстоянии дневного перехода друг от друга, и проходила она всего в дне пути от Аль-Хоур — катакомб, прорытых в горах, что отвесно поднимались над пустыней.
Немногие европейцы знали о существовании пещер, но Хокстону, очевидно, был известен этот старинный путь, ведущий к северу от источника Хосру на караванную дорогу. Однако Хокстон будет вынужден добираться к источнику Эмир-хана, местонахождение которого бедуины тщательно скрывали.
В этом оазисе не было постоянных жилищ. Лишь несколько пальм, питаемых маленьким ручейком, да небольшой колодец, но отряды бедуинов часто разбивали там свои шатры. Гордон надеялся, что кочевники повели стада верблюдов далеко на север, в сердце своей страны; впрочем, как настоящие хищники, рувайла бродили повсюду, нападая на караваны и отдаленные деревни.
Следы, оставляемые верблюдом Гордона, были так слабы, что их вряд ли кто-то мог заметить. Они слабой цепочкой тянулись за ним, пока американец не вышел на каменистую равнину, с одной стороны ограниченную песчаными дюнами, а с другой — грядой невысоких гор. Он взглянул на солнце и открыл флягу, висевшую у седла. Там еще оставалось немного воды, поскольку путник ограничивал себя на протяжении всего пути, как бедуин или волк. Но через несколько часов он будет у колодца Эмир-хана и пополнит свои запасы. Гордон вздрогнул при мысли о том, что может ждать его в оазисе.
Как только он об этом подумал, на ближайшей песчаной дюне что-то ярко сверкнуло на солнце. Он инстинктивно наклонил голову. Тут же раздался выстрел, и Гордон услышал глухой звук, с которым пуля вонзилась в тело верблюда. Пораженное в сердце животное свалилось замертво, вытянув шею вперед в последнем усилии. Гордон соскочил с верблюда, как только тот упал, и спрятался за тушей, глядя на гребень дюны поверх ствола своей винтовки. Резкий визг приветствовал падение верблюда. Прозвучал второй выстрел. Пуля врезалась в песок у груди Гордона. Он выстрелил в ответ. Фонтанчик песчинок поднялся в воздух совсем близко от дула, поблескивающего на вершине дюны, что вызвало залп мрачных проклятий, произнесенных сдавленным голосом. Дуло исчезло, и тотчас раздался приглушенный стук копыт. Гордон увидел белую кафью[27] ныряющую среди дюн, и догадался, что собирается сделать бедуин. Этот человек явно намеревался, обогнув позицию Гордона, пересечь тропу в нескольких сотнях ярдов к западу от него и занять возвышенность позади американца, что позволило бы бедуину стрелять поверх мертвого верблюда, — он, видимо, рассчитывал, что Гордон будет продолжать укрываться за тушей животного. Но американец приподнялся, держа на прицеле тропу — открытое место, которое араб должен был непременно пересечь, прежде чем достигнет холмов.
В четверти мили вверх по тропе находилась скала из песчаника, возвышаясь над линией горизонта. Любой, пересекающий тропу между Гордоном и этой скалой, будет виден на ее светлом фоне как на ладони. Американец переложил винтовку на окостеневшие передние ноги верблюда, сосредоточился и прицелился, надеясь, что бедуин окажется не слишком далеко от засады, когда начнет перебираться через тропу.
Одетая в белое фигура внезапно появилась между дюнами. Низко пригнувшись и нахлестывая коня, всадник стремительно пересекал открытое место. Бедуин двигался на расстоянии большем, чем рассчитывал Гордон, но нервы американца не дрогнули. В тот самый момент, когда кочевник показался на фоне скалы, Аль-Борак нажал на курок. В какой-то миг ему показалось, что он промазал, но вот всадник резко дернулся, вскинул руки, взметнулась ткань широких рукавов, и бедуин, как пьяный, повалился назад.
Перепуганный конь взвился на дыбы и сбросил седока. И вот уже вместо одной слитной фигуры — всадника на лошади — средь равнины оказались две отдельные: на земле неподвижно распростерся человек в белых одеждах, а конь в испуге помчался на юг.
