— Ничего.
— Прекрасно, — ответила Мария. — Я — твоя, если ты этого хочешь.
Дни, которые последовали после пожара, стали днями тяжелой работы на пожарище. Нужно было вывезти останки, расчистить место, спасти то, что еще можно было спасти. Такая работа была бы под силу самым решительным мужчинам. Она приводила в отчаяние. Черные стены, мусор на земле, обгоревшие коробки с сигаретами… Все это напоминало разграбленный после сражения город. Но Элия прошел через испытание с упорством и явно не выглядел удрученным. А все из-за того, что любовь Марии отметала все. Он думал только о ней. А табачная лавка — это уже не главное. Рядом с ним была женщина, которую он так желал, все остальное значило для него мало.
Мария сделала все, что пообещала ему. Она пришла жить к Элии. На следующий день после пожара, когда они пили кофе, Элия сказал:
— Я не спал всю ночь, Мария. Но это не из-за пожара. Мы поженимся. Но ты знаешь, что твой отец так богат, как я не буду никогда. И знаешь, что будут говорить в деревне? Что я женился на тебе ради денег твоего отца.
— Мне плевать на то, что будут говорить, — спокойно ответила Мария.
— Мне тоже. Но больше всего я сомневаюсь в себе самом.
Мария с недоумением взглянула на него. Она не понимала, к чему он клонит.
— Я знаю, чем все это кончится, — сказал Элия. — Я женюсь на тебе, твой отец предложит мне стать управляющим гостиницей «Трамонтане». Я соглашусь. И буду проводить вечера у бассейна, играя в карты с друзьями. Но такая жизнь не для меня. Скорта не созданы для этого.
— Но ты не Скорта.
— Нет, Мария. Я — более Скорта, чем Мануцио. Я чувствую это. Так оно и есть. От моей матери ко мне перешла черная кровь Маскалдзоне. Я — Скорта. Который сжигает все, что любит. И ты увидишь, я сожгу гостиницу «Трамонтане», если когда-либо мне придется стать ее хозяином.
— Табачную лавку сжег ты?
— Да.
Какое-то время Мария молчала. Потом тихо спросила:
— А для чего созданы Скорта?
— Для пота, — ответил Элия.
Они долго молчали. Мария обдумывала, что все это должно означать. Она словно представила себе те годы, которые предстоят ей. Мысленно она окидывала взглядом жизнь, которую предлагал ей Элия, потом нежно улыбнулась ему и с гордым, даже надменным видом произнесла:
— Пусть будет для пота.
Элия был серьезен. Он снова заговорил, словно для того, чтобы убедиться, что Мария поняла его:
— Мы ничего не станем просить. Мы не примем никаких предложений. Мы будем одни. Ты и я. Мне нечего предложить тебе. Я нечестивец.
— Первое, что мы должны сделать, — ответила она, — это разобрать то, что осталось от табачной лавки, чтобы мы могли хотя бы поставить там коробки с сигаретами.
— Нет, — с улыбкой спокойно сказал Элия. — Первым делом мы должны пожениться.
Свадьба состоялась через несколько недель. Дон Сальваторе благословил их союз. Потом Элия позвал всех приглашенных на trabucco для грандиозного пиршества. Микеле, сын Раффаэле, поставил среди сетей и всяких шкивов длинный стол. Собралась вся семья… Праздник был простой и веселый. Стол ломился от кушаний. В конце обеда встал Донато, спокойно, с улыбкой попросил тишины и начал свою речь.
— Брат мой, — сказал он, — сегодня ты вступил в брак. Я смотрю на тебя, ты в красивом костюме. Ты склонился к своей жене и что-то шепчешь ей. Я смотрю, как ты поднимаешь свой бокал за здоровье гостей, и вижу, как ты прекрасен. Ты красив просто от радости. Я хотел бы попросить у жизни, чтобы вы оставались всегда такими, какие вы сейчас — безупречными, молодыми, полными желаний и сил. Чтобы ваши годы прошли без потрясений. Чтобы жизнь не преподнесла вам неприятных сюрпризов, как она умеет это делать. Я сегодня смотрю на вас. Смотрю с жадностью. И когда мне будет тяжело, когда я буду плакать над своей судьбой, когда я буду проклинать свою собачью жизнь, я вспомню эти минуты, ваши светящиеся радостью лица и скажу себе: «Не ругай свою жизнь, не проклинай свою судьбу, вспомни Элию и Марию, которые были счастливы пусть даже один день в своей жизни, и в этот день ты был рядом с ними».
Взволнованный Элия обнял брата. И в эту минуту две их кузины, Лукреция и Николетта, запели песню, песню Апулии, а женщины хором подтянули припев:
Это вызвало всеобщий смех. Никто не обращал внимания на время, и счастливый вечер продолжался под радостный звон бокалов со свежим летним вином.
После этой свадьбы в Монтепуччио произошли необъяснимые события. В деревне с конца пятидесятых годов табачными изделиями торговали две семьи — Скорта и еще одна. Друг к другу они относились доброжелательно. Работы хватало всем, и вопрос конкуренции никогда не сталкивал их лбами. Не было неприятностей и с многочисленными торговцами в кемпингах, в гостиницах, в жилых кварталах и в уже появившихся ночных заведениях. Там легально продавали одну-две пачки сигарет, чтобы выручить клиента, но иногда там занимались нелегальной торговлей.
У Элии и Марии не было столько денег, чтобы сделать все необходимое для открытия лавки, и в первое время они продавали свои сигареты как уличные торговцы, без соответствующего разрешения.
Но самое странное было то, что вся деревня отказывалась покупать сигареты где- нибудь в другом месте. По воскресеньям туристы с удивлением наблюдали за длинной очередью у самого грязного и самого пыльного торгового места на корсо. Там не было ни вывески, ни прилавка, ни кассового аппарата. Только четыре стены. Два стула. И коробки с сигаретами, прямо на земле, из которых Элия доставал товар. Летними вечерами он торговал прямо на тротуаре, а Мария в это время отмывала стены. Тем не менее жители Монтепуччио становились в очередь. И если даже Элия говорил кому-нибудь, что у него нет его привычных сигарет (не имея возможности покупать много сигарет, Элия ограничивался всего несколькими марками), тот смеялся и говорил: «Возьму то, что у тебя есть», — и доставал кошелек.
Причиной такой солидарности был дон Сальваторе. Это он каждый день во время мессы призывал своих прихожан к милосердию. Результат превзошел все ожидания.
Кюре с глубоким удовлетворением отметил, что его призывы к братству были услышаны, и однажды, когда он, проходя мимо лавки, увидел, что над входом снова красуется вывеска, он не удержался и сказал:
