Полный отказ от сюжетности, насыщенность текста иносказаниями и аллюзиями, приоритет выразительности над содержанием — таково было творчество всех поэтов, которых сегодня называют «наследниками поколения 1898 года». Сюрреализм, теория дегуманизации искусства Ортеги-и-Гассета, заново открытые для публики произведения Гонгоры — вот источники, где черпали вдохновение Сернуда, Альберти, Александре, Гильен, Салинас, Гарсия Лорка. Как писал недавно критик Карлос Боусоньо, «испанскому сознанию, никогда — даже в XVIII веке — не умевшему быть до конца рациональным и всегда являвшемуся индивидуалистическим, оказалась особенно близкой поэзия, основу которой составили индивидуализм и иррационализм».[4]
Для Боусоньо — а его точка зрения отражает мнение большинства испанских критиков — существуют две основные тенденции в творчестве поколения 1925 года, которые «отличаются друг от друга степенью иррационализма: одна, более традиционная в этом отношении, представлена Рафаэлем Альберти, Педро Салинасом и Хорхе Гильеном. Другая — Нерудой,[5] Алейсандре и Сернудой». Оставим пока в стороне анализ последующей эволюции Неруды и Альберти, которые, начиная с тридцатых годов посвятили свою поэзию служению революции, а также Гильена и Алейсандре, чье становление началось с публикации соответственно «Песнопений» и «Истории сердца», и внесем сразу одно уточнение: если Боусоньо, рисуя такую схему, имеет в виду творчество Сернуды до выхода в свет «Облаков», то мы готовы с ним согласиться, хотя даже в этом случае с некоторыми оговорками. Но начиная с 1937 года поэзия Сернуды становится богаче как с точки зрения формы, так и с точки зрения содержания и уже никоим образом не укладывается в тот шаблон, в который пытается втиснуть ее Боусоньо. Однако он, подобно одному знаменитому официозному критику, полагает тем не менее, что «Сернуда совсем не изменился; в саду его произрастают те же цветы, что и в 1933 году. Любое проявление бунтарского духа, любой политический лозунг трогают больше, нежели эта безукоризненная с точки зрения формы лирика, по прочтении которой в душе нашей ничего не остается. Сопереживать, читая такую поэзию невозможно, она оставляет нас равнодушными». Нелепые высказывания, подобные этому, содержатся в бесчисленных работах о Сернуде, написанных как в Испании, так и за рубежом. На них можно было бы ответить следующими словами поэта:
Уже в первой книге Сернуды, «Профиль ветра» (1928 г.) лейтмотив его творчества — противоречие между внутренним миром художника и миром, его окружающим, между действительностью и желанием (противоречие, вызывающее у поэта постоянное чувство отчужденности и одиночества, которое с годами становится все острее) — звучит совершенно отчетливо. И все же в первых стихах Сернуды больше какой-то смутной тревоги, беспричинной грусти и хандры (навеянных, вероятно, множеством произведений, им прочитанных, но до конца не осмысленных), нежели безысходного отчаяния, столь характерного для позднейшего его творчества. «„Профиль ветра“, — писал Сернуда тридцать лет спустя, — это книга, написанная подростком, причем подростком еще более незрелым, чем ему полагалось бы быть в его годы, обуреваемым не вполне еще осознанными стремлениями и впадающим в меланхолию именно из-за своей неспособности воплотить эти стремления в жизнь».
Вслед за «Эклогой», «Элегией» и «Одой», упражнениями на усвоение классических стихотворных форм, первое из которых, по признанию самого писателя, представляет собой подражание Гарсиласо, поэту наиболее им любимому, Сернуда публикует цикл стихов под названием «Одна река, одна любовь», где влияние сюрреализма Бретона, Элюара и Арагона угадывается во многих отрывках. Самобытность же его с особой силой проявляется в книге «Запретные удовольствия» (1931 г.). В этом произведении отчужденность Сернуды от внешнего мира, усиливающийся разрыв между действительностью и желанием находят свое выражение в крике протеста против «железных и бумажных стен», которые его окружают:
Противоречия между пониманием любви самим Сернудой и социальными и моральными устоями того времени лишь усугубляют его неприязнь к браку, семье, религии и законам, неизбежно приводящим, по мнению поэта, к потере личной свободы. В противовес им Сернуда провозглашает неотъемлемое право на «запретные удовольствия»:
В книгах «Обитель забвения» (1932–1933 гг.) и «Воззвания» (1934–1935 гг.) мишенью все более гневных выпадов Сернуды становится общество, в котором живет он уже после отъезда из Испании:
