заставить нас чувствовать себя виноватыми даже из-за того, что мы едим? И с чего ты взяла, что еда, которую мы ели раньше, лучше той, что на столе сейчас?
Боудика была удивлена раздражением отца.
— Потому что мы теперь больше римляне, чем сами римляне, — сказала она. — Разве ты не видишь, что с нами происходит… во что мы превратились с тех пор, как пришли они? — Она обвела руками комнату. — Посмотри на богов, которым вы теперь поклоняетесь… Это римские боги! — воскликнула она, указывая на фигуры Венеры, Купидона и Аполлона в нишах стен. — Посмотри на свою одежду, на…
— Замолчи! — велел Гэдрин. — Ты хочешь вернуться в то время, когда мы в страхе оглядывали ближайшие холмы, ожидая появления дикарей-триновантов или убийц из катувелланов, вторгавшихся в наши земли, похищавших наших мужчин и насиловавших женщин? Ты забыла то время, дочь, или была слишком мала, чтобы помнить?
— Лучше бояться бриттов, чем жить в рабстве у римских хозяев, — сказала Боудика. — Половина денег идет императору, которого мы никогда не видим и который живет в городе, где мы никогда не были. Его солдаты отбирают наш урожай, его…
— Ты ничего не знаешь о том, почему ицены были вынуждены согласиться… — начал Гэдрин, но Боудика раздраженно перебила его:
— Отец, пожалуйста, не обращайся со мной так, как будто я все еще ребенок!
Она хотела договорить, но выражение лица Гэдрина заставило ее замолчать.
— С тех пор как пришли римляне, ни одно племя не смеет поднять на нас руку, — сказал он. — Ни одно! И это значит, что наши люди не гибнут в войнах и в засадах по пути от деревни к деревне. Твоя мать и я — мы имеем власть, богатство и рабов и счастливы тем, что имеем. Когда ты войдешь в холодный и недружелюбный мир, то поймешь ценность дружбы с Римом. А до тех пор молчи и уважай тех, кто защищает нас от самих себя.
Тряхнув головой, Боудика встала из-за стола:
— Прошу простить меня, отец, но я не хочу оставаться здесь.
Она покинула дом и отправилась в поле — к рабам, которые собирали урожай. И пока шла, думала, кто из них двоих, она или ее отец, прав. Все было так сложно…
Гэдрин посмотрел вслед дочери, а потом сказал:
— Ей нужен муж, человек столь же сильный, как она сама, чтобы держать ее в руках. Теперь, с нашим богатством, мы можем найти ей хорошего мужа, из какой-нибудь деревни поблизости.
Анника посмотрела на него с удивлением:
— Но ведь каждый раз, как я говорю тебе об этом, ты возражаешь, что еще есть достаточно времени. С чего такая резкая перемена?
— Я видел, какими взглядами провожают ее римские солдаты. Она смотрит на них с ненавистью, но это их еще больше привлекает. Она проводит столько времени с мальчишками из деревни — как думаешь, долго еще солдаты не будут трогать ее только потому, что она — наша дочь? Я ничего не имею против торговли с римлянами, но ребенок Боудики от римлянина — это уже совсем другое дело. Если бы она вышла замуж за римлянина, то только за наместника или прокуратора, но они не склонны жениться на наших женщинах. Пойми, Анника, я хочу уберечь ее от мужчин из армии. Ты же знаешь, как много наших девушек вынашивают детей от римских солдат. Только не Боудика! Если у нее не будет мужа — кто знает, какие беды она на себя навлечет? Она — красивая девушка, статная и гордая. И в мужья ей нужен человек, который повидал мир. Ты ищешь для нее мальчишек, но я думаю, ей нужен мужчина.
— У тебя на примете есть уже такой мужчина, муж мой? По твоему взгляду мне кажется, что вопрос уже решен.
Гэдрин усмехнулся. Он никогда не мог ничего скрыть от Анники.
— Я продавал лес Прасутагу, и он сказал, что не хочет оставаться вдовцом. Он спросил, нет ли в нашей деревне вдов или взрослых женщин, чтобы посвататься. Я сказал ему о Боудике, и хотя он считает, что она слишком молода для него, я заверил, что она уже взрослая и сможет родить ему прекрасных детей.
— Прасутаг? Ты с ума сошел? Да он же одного возраста с тобой, если еще не старше! — удивилась жена.
— Ему только недавно исполнилось сорок, но он такой же, как когда ему было двадцать. Он богат, живет в хорошем большом доме со множеством рабов и хочет детей, которые смогли бы унаследовать его богатство.
— Но у него же есть сын, — возразила Анника.
Гэдрин только тряхнул головой.
— Мальчишка — не его, он пришел вместе с первой женой Прасутага, так что он только приемный сын. Прасутаг хочет оставить все свое богатство ребенку родной крови. Если же он умрет без наследника, все его добро отойдет Риму. Первая жена умерла от чумы через год, вторая жена и ребенок умерли от горячки через два года после свадьбы. Последние восемь лет он вдовец, был со многими женщинами, большей частью рабынями с севера и из Германии, но ни на одной из них он не хочет жениться. Чтобы его жизнь обрела смысл, ему нужна женщина из народа иценов. Он очень богат, и он тот человек, который сможет удержать нашу своевольную дочь в руках.
Анника посмотрела с сомнением:
— Сможет удержать Боудику? Ты же говорил, что такой мужчина еще не родился!
Гэдрин промолчал, а Анника продолжила:
— Боудика не захочет выходить за человека в таком возрасте.
— Она выйдет за того, кого выберем ей мы.
— И кто ей об этом скажет? Учитывая ее нрав — не я…
— Я сам скажу ей. Сегодня же! Она сделает так, как ей будет сказано.
— А приданое? Сколько мы за ней дадим?
— Так как она молода, он возьмет только половину того, что потребовал бы в другом случае. И годовой запас дров.
Жена посмотрела на него вопросительно: такое условие было слишком скромным для человека с положением и богатством Прасутага, даже более близкого к королевской семье иценов, чем их собственная.
— Ну ладно, — ответил Гэдрин, поняв, что жена хочет знать всю правду. — Не только годовой запас дров, но и годовой запас зерна.
— И…
Он вздохнул:
— И двойную меру серебра.
— Что?! Это разорит нас! Серебро предназначено для римлян. Я уже договорилась об этом! — воскликнула жена. — Это же освобождение от налогов на следующий месяц! Мы не отдадим это серебро Прасутагу, иначе не сможем заплатить за припасы на следующую зиму.
— Успокойся, женщина. Я только что начал новую выработку в восточной шахте, и, судя по всему, там хорошая жила, столь же богатая, как та, что мы уже нашли. Она обещает стать самой богатой серебряной жилой во всей округе. А свинец мы легко отделим. Я не сказал Прасутагу, когда именно я отдам ему серебро, так что мы можем пока сохранить наши сбережения, отдать то, что нужно римлянам, и следующие несколько месяцев копить серебро для приданого. Они не поженятся до лета, так что у нас есть еще много времени.
— Какой ты глупый! — сказала жена. — Почему ты не сказал мне о переговорах с ним? Ты же знаешь, что я торгуюсь лучше, а ты слишком уступчив. А у нас есть ведь и другие дочери, как насчет них? И как же все-таки уговорить старшую? Боудика — особый случай.
