окончательно разгромлен Осторием Скапулой, восстания бриттов против римлян прекратились. Мятежный вождь попытался бежать на север, в земли Картимандуи, королевы бригантов, но она предала его и выдала римлянам, а те посадили его в клетку и отправили в Рим. Здесь его показывали, как животное, но его достоинство, поведение и благородство тех, кого схватили вместе с ним, столь сильно впечатлили Клавдия, что он и его жена Агриппина подарили ему свободу и позволили жить в Риме. К несчастью, пленник умер всего через год, возможно, из-за перенесенного унижения.
Особенно интересовало Боудику, каким образом выступления и восстания в землях подвластных Риму народов могли разрушить империю. Она слышала, что происходит в Парфии и других землях на севере Африки, но то были просто нападения горстки разъяренных людей. Теперь она узнала о начале настоящих восстаний среди народа, уже давно подчиненного Риму… И снова задумалась.
Вот если бы такое стремление к свободе распространилось по всему римскому миру, оно пробудило бы многие народы, находящиеся под пятой наместников и прокураторов…
— Абрахам, а какова сила этих зелотов? Что говорит им ваш бог? Какое у них оружие? — спросила она.
Но гость не успел ответить, потому что, прервав беседу, в приемную вбежал гонец. Его лицо пылало от быстрой скачки.
Он поклонился и сразу прошел к королю и королеве:
— Срочные вести из Рима, Прасутаг…
Ночи стали холоднее, хотя дни, благодаря осеннему солнцу, еще хранили тепло. Но даже это неожиданное тепло, казалось, совсем не радовало императора. Уже слишком уставший, потративший много лет на управление империей, которая не желала быть управляемой, Клавдий жаждал теперь покоя, освобождения от постоянного груза забот и решений, от бремени, которым стала для него и публичная, да и частная жизнь.
Как так получилось? Все, чего он когда-то хотел, — это просто быть ученым, забыть обо всем среди свитков, созданных в давние времена лучшими умами Афин, Александрии и самого Рима, учиться и размышлять… И написать историю величайшей цивилизации, которую когда- либо видел мир. Не будь злобы Тиберия и безумств Калигулы, он жил бы и умер в мире и безмятежности, никем не замеченный и никому не известный, кроме своих слуг, семьи и друзей-ученых. Но Калигула погрузил Рим в пучины мерзости более глубокие, чем все прошлые правители вместе взятые, и его падение стало неизбежным.
И сам Клавдий мог бы стать прекрасным правителем, если бы не проклятые ведьмы, на которых он по неосторожности женился. После крушения своего брака с Мессалиной он искренне поверил, что Агриппина станет для него панацеей от всех бед. А она, после нескольких недель на его брачном ложе, вступила в позорную связь с Паллантом. Она вынудила Клавдия поставить своего пащенка Нерона выше его собственного сына Британика, который был младше Нерона на три года, и теперь Клавдий каждую минуту боялся за собственную жизнь, потому что Агриппина вполне могла его отравить. Ливия отравила императора Августа, так почему бы Агриппине не отравить другого императора? Это замкнуло бы круг.
Старый, больной и всеми покинутый, Клавдий поднял кубок с вином и корицей, который оставил у постели раб. Когда-то он целые дни распивал вино с друзьями. Но теперь Агриппина заставила всех его друзей обходить дворец стороной, и никто не принимал приглашения отобедать, зная, что, если встретит императрицу, ее мстительные руки дотянутся до любого. Не пил он больше и со своими друзьями-греками, бывшими с ним бок о бок так долго. Нарцисс, пытаясь сделать Британика наследником императора, был уничтожен императрицей, и больше его во дворце не видели. А Паллант… Что Паллант! Возможно, он заодно с Агриппиной? Возможно, он слишком заботится о собственной выгоде и действует против интересов империи? Ха! Senatus Populusque Romanus![11] Все уходит в карманы богачей и на увеселения в Риме. Что ж, Паллант скоро в полной мере осознает опасность когтей самого хищного римского орла — Агриппины. Неважно, спал он с ней или нет, но после вступления на трон Нерона долго ему не прожить. Понимает ли он это? Знает ли, сколь блестящ и циничен философ Сенека и как влияет он на ум своего ученика, юного Нерона?
Отпив вина, Клавдий откинулся на подушки и мысленно представлял себе эту старую и больную ворону — свою империю, схваченную теперь молодой орлицей с острыми когтями и окровавленным клювом. Не довольствуясь разрушением работы всей его жизни, Агриппина проникла теперь в его разум и парила в нем, словно ночной кошмар, словно черное пророчество Сивиллы. Неужели не было спасения от этой женщины?
…Он хотел уже лечь, но блюдо грибов на столе выглядело слишком заманчиво. Он выбрал самый толстый и сочный гриб. Их доставляли с его родины— холмов Этрурии, тщательно мыли в горных потоках, а во дворец приносили наиболее доверенные стражники и готовили на кухне повара, которым он ежедневно щедро платил золотом, чтобы заручиться их верностью. Два гриба съедали перед ним, дабы он убедился, что Агриппина ничего не сделала с едой.
Он прожевал кусочек, наслаждаясь его изысканным вкусом. Грибы были похожи на сочное мясо и столь же превосходны, как и вся пища, которую он ел. Вот в чем оставалась теперь радость жизни… Хорошая еда, хорошее вино и память о хорошей компании. Слишком о многом думалось ему сегодня. А завтра будет достаточно времени, чтобы поразмышлять о бедах, что терзали мир. Как он устал…
Вино, несколько более сладкое, чем обычно, тоже было превосходным. Он съел еще один гриб, а затем еще один. Прекрасно. Завтра он проснется посвежевшим и снова будет думать о Британии, Иудее, Галлии и, конечно, Германии. Может быть, ему следует предпринять поход в Германию и покорить ее, как он когда-то покорил Британию?.. Слоны! Да, он возьмет в германские леса слонов. Это ужаснет варваров…
Император и властитель мира тихо опустился на ложе. Скоро он уже спал мертвым сном. От дверей императорской спальни быстро отошли люди Палланта. Они уносили тело слуги, который пробовал еду Клавдия.
Грек очень хотел увидеть, что происходит в покоях императора, но Агриппина стерегла двери, как стойкий часовой, и только иногда полным ненависти шепотом сообщала, что делает Клавдий:
— Он лег, пьет вино. Собирается взять еще один гриб… Нет, он ставит чашу… Поднимает ее опять, похоже, он плачет. Не, он говорит сам с собой. Нет, плачет… Теперь он пьет вино… Что-то бормочет, оглядывается вокруг, словно в комнате кто-то есть. Да, теперь он делает большой глоток вина. Проливает немного на тунику. Теперь он чистит тунику портьерой. О боги! Что за грязная пьяная скотина! Как он мог быть братом моего отца? Он не собирается больше есть… Нет, он не… Да, подожди, теперь он берет третий гриб. Старый идиот. Бормочет, словно разговаривает с кем-то. Нет, он ложится и… Я думаю, он заснул.
Наконец Агриппина позволила греку посмотреть в щель двери. Он приник к ней и увидел спящего на своем ложе Клавдия. Его кривые ноги раскинулись так, словно он ехал на слоне, а руки вывернулись, словно обрубки туши, брошенные на прилавок мясника.
На расстоянии Паллант не мог видеть, спит Клавдий или умер, поднимается его грудь дыханием жизни или уже упала с выдохом смерти. Но войти в комнату, чтобы проверить это, он не смел. В любом случае утром Паллант узнает, будет он советником нового императора Нерона или советником старого, пережившего свое время императора Клавдия — мужем
