Тайна кода да Винчи

— Да, — Дик смотрел на меня своими светлыми, лучащимися глазами. — Что?

— А-а-а… картины Леонардо… м-м-м… — блеял я, не зная толком, что хочу спросить и как это надо спрашивать. — Мы все прочли? Ну, в смысле, все разгадали? Я имею в виду, что больше… картины… тайны…

Дик рассмеялся — весело, счастливо.

— Остались еще две парные картины, — ответил он, не дожидаясь, пока я наконец соберусь с мыслями.

— Какие?…

— «Вакх» и «Иоанн Креститель», — сказал Дик.

— И что?

— Считается, что на них один человек, — загадочно улыбнулся Дик, — только один Вакх, а другой — Иоанн Креститель.

— Но что это может значить?

Дик не спешил с ответом, он посмотрел куда-то вдаль и в небо, а потом сказал:

— Леонардо вернул миру античность. Он вернул миру правду. Есть в человеке вакхическое начало, а есть начало аполлоническое. И есть две любви. И каждое сердце способно на то и на другое. Дальше — лишь вопрос выбора. Я сделал его однажды, на берегу средиземного моря. Вот. А остальное, если захочешь, найдешь в книгах. Ты забыл?… Все рукописи давно превратились в книги.

Глава CXI СМЕРТЬ

— Франческо! — слабым голосом позвал Леонардо.

— Я здесь, мессере! — Франческо уже стоял на пороге его кабинета.

Он бросился к двери сразу, как только услышал звук упавшего на пол тяжелого предмета. У мастера совсем недавно был удар, а потому любой резкий звук, доносившийся из кабинета мессере Леонардо, до смерти пугал обитателей усадьбы Сен-Клу.

Франческо окинул помещение взглядом и застыл с выражением немого укора на красивом, благородном лице.

— Да… — наигранно повинился Леонардо, и грустная ироничная улыбка тронула его губы. Впрочем, получилась не улыбка, а усмешка — одна половина лица мастера после удара превратилась в обездвиженную маску. — Я снова рисовал «Потоп». Не смотри на меня так. Вот, собери карандаши.

На полу рядом с креслом Леонардо лежала большая инкрустированная коробка из-под серебряных карандашей. Именно она только что вывались из рук Леонардо и так напугала Франческо.

— Мессере, зачем только вы рисуете этот Потоп? — обреченно сетовал ученик, опустившись на пол, чтобы сложить карандаши обратно в коробку. — У вас от этого портится настроение, и вы хуже себя чувствуете.

— Я всю жизнь рисовал только то, что видел, — ответил Леонардо, недовольно отодвигая от себя планшет с еще одним, может быть, уже сотым эскизом картины Апокалипсиса.

— Вот я и удивляюсь! — весело рассмеялся Франческо и полез под стол, куда закатилось несколько серебряных цилиндров. — Погода хорошая. Потопа нет. Зачем его рисовать?

— Я рисую то, что вижу, — повторил Леонардо, и тень пробежала по его лицу. — Я вижу то, что будет.

Но Франческо слишком далеко залез под стол и не расслышал слов своего учителя.

— Мессере Леонардо, мы же все переживаем за вас… — продолжал он тем же веселым, добродушным тоном.

— Не все, а ты! — перебил его Леонардо, нахмурился и отвернулся, покачнувшись в кресле, как огромная неваляшка.

Франческо вздрогнул, оторвался от своего занятия, поднял голову и недоуменно уставился на широкую спину Леонардо. Его темный силуэт в эту секунду был словно прорисован на фоне высокого окна.

— Что-то не так? — насторожился Франческо.

— Ты неточен. Это ты переживаешь за меня. Все прочие переживают за себя, — ответил Леонардо и подтянул правую безжизненную руку к животу. — Не обобщай. Ты знаешь, как я этого не люблю.

Франческо мысленно улыбнулся, положил последний карандаш в коробку и поднялся с пола. Более для тревог причин не было — все разъяснилось: просто мессере Леонардо в дурном настроении. А теперь, впрочем, другого и не бывает.

— Вы слишком строги, мессере Леонардо, — примирительно сказал Франческо.

— Не строг, — буркнул Леонардо. — Говорю как есть. Франческо обошел кресло, чтобы видеть лицо учителя.

— Мессере Леонардо, вы, как составили завещание, постоянно думаете о смерти. Вы словно боитесь ее, — Франческо с нежностью и состраданием глядел своими большими небесно-голубыми глазами на скованного недугом исполина. — Но что есть смерть, если не избавление от тягот земной жизни? Я более всего не хочу, чтобы вы умирали. И все же я думаю, что смерть освободит вашу душу. Не мучьте себя этими думами. Пока жизнь продолжается — она продолжается. Вы всегда умели восхищаться и радоваться жизни. В этом вы всегда были моим учителем.

Леонардо поднял на Франческо глаза и долго смотрел на него из под косматых, густых бровей. Что было в этом взгляде? Ученик не знал, но слова застыли у него на языке, он замолчал.

* * *

— Хотите, я выкачу ваше кресло в сад? — робко спросил Франческо через минуту. — Он весь расцвел. Он великолепен…

— Ты радуешься весне, — тихо прошептал Леонардо, — ждешь нового лета, новых месяцев, новых годов… Ты понимаешь, что ждешь своего разрушения? Ты, такой молодой и такой прекрасный, весь в ожидании смерти. «Скорее, скорее к свободе!» — это говорит в тебе дух элементов. Он заперт душою и стремится вернуться из человеческого тела к своему повелителю — в царство праха. Нет, Франческо, смерть не означает освобождения души. Не будет ее возвращения на родину. Не будет Царствия Небесного. Это мы вернемся на свою родину — мы вышли из праха, и мы же в прах обратимся. Когда душа перестает связывать элементы, они избавляются от муки жизни и возвращаются на родину праха.

Леонардо говорил это так, словно давал своему ученику последнее наставление. Франческо замер, ком подкатил к горлу, слезы душили. Он упал перед учителем на колени, прижался к его рукам и заплакал.

— Франческо, у нас сегодня много дел,— Леонардо освободил левую руку и погладил любимца по шелковым, золотистым, вьющимся крупными кудрями волосам. — Мне нужна твоя