Причина этого столь банальна, что мне следовало бы предвидеть все заранее. Человек, который владеет призом, которого жаждет его друг, оказывается перед трудным выбором: он должен либо спрятать свой приз так, чтобы его друг не нашел его, если это возможно, или лишиться дружеских отношений с дорогим для себя человеком. Это проблема, аналогичная той, с которой столкнулись мы с Тыквой: наши отношения уже не восстановились после моего удочерения. Переговоры с Мамой о том, чтобы Председатель стал моим данной затянулись на несколько месяцев, но в конце концов было решено, что я не работаю больше, как гейша. Конечно, я оказалась не первой гейшей, покинувшей Джион. Некоторые просто сбежали, другие вышли замуж и уехали за мужьями, третьи основали свои чайные дома или окейи. Меня же загнали в ловушку. С одной стороны, Председатель хотел увезти меня подальше от Нобу, с другой стороны, он не собирался жениться на мне, так как был женат. Возможно, самое разумное решение, которое предложил Председатель, заключалось в том, чтобы организовать свой собственный чайный домик или гостиницу, но в таком месте, чтобы Нобу не смог их посещать. Но Маме, естественно, не хотелось, чтобы я покидала окейю, потому как в этом случае она перестала бы получать от меня дивиденды. Поэтому, в конце концов, Председатель согласился ежемесячно выплачивать окейе определенную сумму при условии, что Мама позволит мне заняться своим собственным бизнесом. Я продолжала жить в окейе, как и все эти годы, но уже не ходила в маленькую школу по утрам, не присутствовала на светских мероприятиях в Джионе, не развлекала гостей по вечерам.
Поскольку я стремилась стать гейшей только для того, чтобы добиться привязанности Председателя, то я не особенно страдала от того, что мне придется уехать из Джиона.
Но в то же время за долгие годы жизни в этом городе у меня появилось много друзей, причем не только среди гейш, но и среди мужчин. Меня не прогоняли из общества других женщин только из-за того, что я перестала посещать вечеринки, но у тех, кто жил в Джионе, оставалось мало времени на общение. Я иногда испытывала чувство ревности, когда видела двух гейш, спешащих на очередную вечеринку и смеющихся над тем, что произошло на предыдущей. Я не завидовала им, понимая всю неопределенность их существования. Но завидовала чувству надежды, которое я очень хорошо помню, на то, что предстоящий вечер будет заключать в себе какие-нибудь приятные моменты.
Я часто виделась с Мамехой. По крайней мере несколько раз в неделю мы вместе пили чай. Учитывая все, что она для меня сделала за долгие годы нашего знакомства, а также особую роль, которую она сыграла в наших отношениях с Председателем, можете себе представить, в каком неоплатном долгу я оставалась перед ней. Однажды я увидела в магазине роспись на шелке, выполненную в XVIII веке, изображавшую женщину, обучающую девочку каллиграфии. Учительница имела утонченное овальное лицо, и она так доброжелательно смотрела на ученицу, что я сразу же подумала о Мамехе и купила ей эту роспись в подарок. Дождливым вечером, когда она повесила эту роспись на стену в своем скучном жилище, я вдруг прислушалась к уличному движению, бурлившему на улице Хигашиоджи, и с тяжелым чувством утраты вспомнила ее прежние элегантные апартаменты, с особенной музыкой падающей воды в водопаде, располагавшемся неподалеку. Сам Джион казался мне тогда полотном изысканной старинной ткани, но с тех пор все так изменилось. Теперь же простые, состоящие из одной комнаты, апартаменты Мамехи имели цвет несвежего чая. В комнате пахло китайскими микстурами до такой степени, что даже кимоно Мамехи отдавало лекарствами.
Она повесила картину на стену, какое-то время полюбовалась ею и подошла к столу. Села за стол, обвила руками чашку с чаем и глядела в нее, словно отыскивая в ней слова, которые хотела сказать. Меня удивило, что ее руки слегка дрожали, выдавая ее возраст. В конце концов, она сказала:
— Как же все-таки много любопытного готовит нам будущее. Ты должна стараться не ожидать от жизни слишком многого.
Я на сто процентов уверена, что она права. Я почувствовала бы облегчение, если бы перестала верить, что когда-нибудь Нобу простит меня. Я спросила Мамеху, не спрашивал ли он обо мне. Она вздохнула и с грустью посмотрела на меня, словно говоря, что мне даже не стоит на это надеяться.
Весной, через год после того, как я стала любовницей Председателя, он купил роскошный дом в северо-восточной части Киото. Дом предназначался для гостей компании, но на самом деле Председатель использовал его гораздо шире. Мы с ним встречались и проводили там вечера три или даже четыре раза в неделю. В самые напряженные дни он появлялся так поздно, что хотел только попариться в горячей ванне, пока мы общались с ним, и ложился спать. Но обычно он все-таки появлялся, когда только начинало смеркаться, мы ужинали вместе, разговаривали и наблюдали за тем, как слуги зажигали в саду фонарики.
Обычно Председатель какое-то время рассказывал о том, как прошел рабочий день. Он мог рассказывать мне о проблемах с новым продуктом или о каком-нибудь несчастном случае или о чем-нибудь в этом роде. Конечно, я была счастлива сидеть рядом и слушать его, но я прекрасно понимала, что Председатель рассказывал мне все эти вещи вовсе не потому, что хотел, чтобы я о них знала. Рассказывая, он освобождался от них. Поэтому я в основном реагировала не на информацию, а на интонации. Когда интонации становились мягче, я потихоньку меняла тему разговора. И мы начинали говорить о вещах, совершенно не имеющих отношения к бизнесу, например, о том, что произошло с ним по дороге на работу, или о фильме, увиденном накануне, или же я рассказывала ему какую-нибудь смешную историю, услышанную от Мамехи, иногда присоединявшейся к нам. В любом случае, этот простой процесс «осушения» сознания Председателя, а затем расслабление с игривой беседой был сравним с тем, как полотенце высыхает на солнце. Когда он появлялся и я протирала его руки горячей салфеткой, его пальцы казались жесткими, как прутья. После разговора они становились мягче, словно сонные.
Я предполагала, что жизнь моя будет заключаться в том, чтобы развлекать Председателя по вечерам и занимать себя днем. Но в конце 1952 года я сопровождала его в поездке в Соединенные Штаты. Он уже ездил туда предыдущей зимой, и надо сказать, что ничто из виденного ранее так не впечатляло его. По его словам, он впервые за последние годы увидел действительное процветание страны. Большинство японцев в это время пользовались электричеством в определенные часы, а в американских городах свет горел круглосуточно. И в то время как мы в Киото гордились, что полы на нашем вокзале выполнены из бетона, а не из старомодного дерева, в Америке полы на железнодорожных вокзалах были из натурального мрамора. Даже в маленьких американских городах кинотеатры были такого же размера, как наш Национальный Театр, рассказывал мне Председатель, а общественные туалеты были всюду предельно чисты. Что его впечатлило больше всего, так это то, что каждая семья в Соединенных Штатах имела холодильник, который средний рабочий мог заработать за месяц. В Японии же нужно было работать пятнадцать месяцев для того, чтобы купить подобную вещь, и это могли себе позволить лишь некоторые семьи.
