клубится вокруг, засасывая его. Более неудачного момента придумать было нельзя, но ему так этого хотелось. И, что более важно, это нужно было сделать – ради будущего.
Это ведь и ради Натана тоже, разве не так?
– Правда? – спросила Франческа, которая явно готовилась к более долгим препирательствам – Отлично! Я отправлю Хорхе письмо по электронной почте, предупрежу, чтобы ждал нас. Я действительно считаю, что это выведет тебя на новый уровень, Томас.
Он выглянул из окна над раковиной, Франческа продолжала говорить. Натан, очевидно, ушел куда-то из песочницы, хотя ему неоднократно повторяли, чтобы он играл там, где отец его видит. В пять лет он неплохо выполнял то, что велено.
Но разум подчас уводит детей в неведомые дали, а ноги, похоже, всегда уносят их следом.
Франческа завела что-то относительно того, что «Обманный лес» плавно превращается из мимолетного модного поветрия в непреходящую классику, но Томас ее уже не слушал. Он подошел к стеклянной раздвижной двери и оглядел двор. Натан как сквозь землю провалился.
Его не было.
– Фрэнки, мне надо идти, – сказал он оцепенело. – Утром увидимся.
– Что? А, конечно. Мне тоже надо идти. Моя сестра устраивает…
Наверное, она продолжала говорить и дальше, но Томас положил трубку переносного телефона и открыл дверь, встревоженный уже не на шутку. Сердце у него бешено частило, колотилось о грудную клетку, и он обнаружил, что ему не хватает воздуха. Это не поддавалось никакой логике. Никаким доводам рассудка.
Никакой страх не сравнится со страхом потерять ребенка. Ничто в целом мире, такой он первобытный и не рассуждающий. «Нельзя понять по-настоящему, что такое любовь, пока сам не влюбишься, – как-то раз сказал он Эмили. – И нельзя понять по-настоящему, что такое страх, пока у тебя нет детей».
Натан может быть где угодно, Томас понимал это. Хотя ему миллион раз говорили, чтобы он не уходил далеко, он мог забрести куда-нибудь. Мысли у ребятишек частенько блуждают, а ноги следуют за ними. Это вполне естественно. Но в крошечном темном закоулке его сознания – закоулке, где уже всколыхнулось чувство вины и страх за Натана, – нарисовалась картина – картина того, как незнакомец хватает Натана и уносит его прочь.
Как Натан выбегает за мячиком на проезжую часть – под колеса мчащегося грузовика.
Это было нелепо, и он отделался от этой картины и не признался бы даже себе самому, что видел ее, но в его сознании промелькнуло видение мертвого Натана.
– Натан! – закричал он, пока еще не поддаваясь панике. Никто не уловил бы ее в его голосе. Разве что тот, кто очень хорошо его знал. Он выскочил на веранду, огляделся по сторонам и одним махом преодолел четыре ступеньки крыльца.
– Натан! – позвал он снова. Наверное, мальчик просто за углом дома, сказал он себе. Ни к чему носиться с вытаращенными глазами и орать, как дурак, на потеху соседям.
– Натан! – крикнул он еще раз, уже почти с отчаянием.
Его нога поехала по траве. Поскользнулась на чем-то. Томас на ходу обтер подошву о траву, решив, что на дворе у него снова побывала какая-нибудь соседская собака. Его взгляд случайно упал на землю, и он увидел, что вступил не в собачью кучку, а в чей-то грязный след. Грязь? Или что-то вроде глины, подумал Томас, принимая во внимание странный цвет и консистенцию этого…
– Натан! – крикнул он опять, на этот раз уже не беспокоясь о том, что выглядит по- дурацки. Грязные следы тянулись от рощицы за домом и исчезали за углом – лишь затем, чтобы вновь появиться и вернуться обратно в рощицу. – О господи, Натан!
Желчь прихлынула к горлу, его чуть не вырвало. Глаза у него щипало, они слезились – ужас и отчаяние пытались вырваться наружу. Томас сдерживал их. Он ведь разумный человек, он не поддастся приступу помешательства только из-за того, что какой-нибудь местный подросток или случайный прохожий сначала потоптался в грязной луже, а потом прошлепал по его лужайке.
Но перед его мысленным взором… эти картины.
Он завернул за угол, одолевая страх, и чуть не упал, когда увидел Натана. Его охватило облегчение, он едва не зарыдал от радости при виде того, как мальчик вытягивает ноги, чтобы точь-в-точь попасть в грязные следы, вымазывая кроссовки странной вязкой глиной. Вид у него был такой, будто он идет по канату.
Затем облегчение уступило место гневу, и Томас сердито устремился вперед.
– Натан! – прикрикнул он, и на этот раз мальчик отреагировал – возможно, на строгие нотки в отцовском голосе. Он обернулся на зов, потерял равновесие и растянулся на траве.
– Да что с тобой такое? – рявкнул Томас. – Ты не слышал, что я тебя зову? Ты что, оглох? Господи, как же ты меня напугал!
Томас пожалел о своих словах, едва они сорвались с языка. Этот повышенный голос, этот обвинительный тон обидели Натана. Он почувствовал это по тому, как мальчик сначала заморгал, потом начал крутить головой в поисках, куда бы спрятать глаза. Этого Томас хотел меньше всего. Еще одна рана, еще одно пятно на невинности его сына, которое Томас будет искупать до конца своих дней.
– Я… – Он запнулся и, опустившись на колени, сжал худенькие плечики Натана. – Прости, дружище, но папа же велел тебе не уходить со двора, когда меня нет поблизости. Я тебя
